меня ребята нервные. Пристрелят, потом спросят, чего хотел.
— Вы куда прете? — вместо приветствия огорошил всех дед хриплым баритоном, обращая внимание на костюм Земы не больше, чем на снаряжение всех прочих. Ружье он все же убрал за плечо. — Вы на этой железяке в эпицентр попасть хотите? Весь Уссурийск в радиации! Наглотаетесь и подохнете. Почем зря.
— Каков радиационный фон? Ты был там? Счетчик есть? — посыпал вопросами адмирал.
— Да уж хватит, чтобы сдохнуть, — выпалил дед, сверля то Брусова, то Сергеева, то Зему мутным взглядом явно близоруких глаз.
Ответив, старик без дальнейших слов зашагал в сторону леса, пытаясь быстро раствориться в дожде. Видимо, посчитал свое дело сделанным — предупредил. А поезда такие до войны каждые десять минут ездили. Эка невидаль. В детстве насмотрелся.
— Погоди, дед. Ты куда? — рванул адмирал следом. — Нам же надо провести состав через часть Уссурийска. Ты шел по рельсам? Они целые? Ну скажи ты хоть что-нибудь!
Дед повернулся, зыркнув тяжелым взглядом. Приоткрытый рот, лишенный половины зубов, щерился уцелевшими коричневыми пеньками. Такой на каннибала-чистильщика точно не тянул. Разве что из жертв супы варить.
— Какие тебе рельсы, когда корыто ваше железное так радиацией пропитается, что жить не захотите! Ну какие? Ты Таранова слушай. Таранов дело говорит! Подохнете все, и хоронить некому будет! А ежели тебе кто другое скажет — его не слушай. Таранова слушай. Таранов дело говорит: сдохнете — и все тут!
— Да вот хрена с два! Законсервируем и проскочим. — Брусов схватил его за рукав, останавливая от новой попытки убежать в лес. — Расскажи еще.
— Скажи, расскажи, — передразнил дед, как ребенка, отдергивая рукав. — У Таранова слова на вес золота! Чего попусту языком молоть?
— Так выменяй информацию, — повеселел адмирал, понимая, к чему тот клонит. Мир поменялся, но товарно-денежные отношения никуда не делись. — Бартер? Да?
— Бартер так бартер, — махнул рукой дед. Глаза загорелись жаждой наживы. — Неси тушенку. И расскажу тебе все, что знаю. Взаправду расскажу. Таранов не обманывает.
Он походил на безумца, но ничто в нем не настораживало. Обычный спятивший дед-одиночка. Охотник, неизвестно как выживавший в лесу. Нормальные люди кончились. Остались удачливые. А понятие нормы давно ушло за пределы понимания психотерапевтов.
— А вот и принесу, — тут же пообещал адмирал и кивнул Сергееву. — Но какого рода твоя информация? Стоит ли тушенки? Может, и воды из этой лужи не стоит. — Кай кивнул на грязную канавку.
— Э, нет. Я половину Уссурийска излазил, — возмутился седой сталкер, чья фамилия, вероятно, и была Таранов.
— Да как так излазил, если в радиации город весь? — хмыкнул Зема, присматриваясь к деду. — Ты говори, да не заговаривайся, старый.
— А так и лазил, что в костюме своем, — тут же выпалил дед. — А ты, сопляк, не родился еще, когда я лазил.
— И где костюм? — хмыкнул юноша, сложив руки на груди.
На Таранове была только одежда и самодельный дождевик, сшитый из целлофановых пакетов. Капюшон выглядел более прочным, чем остальной костюм.
— Да звери подрали. Дикие стали, бросаются все подряд. Белки, что волки. Мне-то только костюм подрали, а вот ребятам со мной меньше повезло. Загрызли всех, сучары. — Он говорил без интонации, но словно выплевывая из себя слова. Такое, как понимал Зема, могло быть, если долго не разговаривать. Месяцы… года? Сколько он бродит по этой тайге?
— Обожди немного, дед. Я человек, живущий в коллективе. Посоветоваться с народом надо, — пояснил адмирал, отходя к Сергееву.
— Агась, советуйся, — ответил дед и застыл монументом, слеповато поглядывая на Зему, словно только заметил.
— Махнешься костюмом, малец?
— Весь Уссурийск не стоит такого костюма, старый.
На том разговор и кончился.
Брусов меж тем отошел к ожидающему отряду. Ребята стояли напряженные, держали под прицелом старика и округу. Ждали подвоха, постоянно оглядывались. Стояли на стреме. Рация докладывала, что с вышки ничего не видно, но сквозь дождь одинокий снайпер ничего и не разглядит.
— Что думаешь, майор?
— Да мутный какой-то дед. Тушенки ему еще… может, так информацию вытащим? Методология отработана, — с ходу предложил Сергеев, не особо раздумывая над словами под холодным дождем.
По слухам, капраз держал его при себе потому, что отец его в госконторе по безопасности работал и натаскал сына в угоду Постапокалипсису. Жесткий и даже жестокий Сергеев не особо выбирал методы, если главная цель — результат. В анклаве майора так и прозвали — «Упырь». Безжалостный, действенный инквизитор современности.
— Что, Сергеев, на деда руку поднимешь? Вот так просто пойдешь и расхерачишь ему лицо? — Брусов сказал это без эмоций, но Сергеев замолчал, набычившись.
Их глаза на миг встретились. Холодные, как лед, и те, потеплее, что с немым укором. Майор первым отвел взгляд.
«Что-то человеческое еще осталось», — подумал Брусов.
— Предложить-то можно все что угодно, но и в наше тяжелое время не во всех зверь сидит. По крайней мере, не вылезает наружу без нужды. Убивать умеем, кровь и смерти видели, но чтобы просто так пытать — до этого еще не дошли. Так ведь, Сергеев? — кинул Брусов ему в спину, ощущая поддержку прочих военспецов.
Сергеев молча кивнул, не поворачиваясь. Хмурое выражение не сходило с его лица. Но видел это лишь Зема, что стоял чуть поодаль, разглядывая членов команды с тем же интересом, что и Таранов.
Майор казался суровым мужиком. А вот военспецы как-то повеселели лицами, натягивая капюшоны так, чтобы не видно было улыбок. Похоже, авторитет майора не был абсолютным.
Адмирал положил руку на плечо Земе:
— Завхоз, выдай на складе из того трофейного ящика десяток банок с тушенкой.
Зема поспешил к двери.
— А чего десяток-то? — подал голос дед, расслышав. — Таранов, может, на больше знает!
— А ты не унесешь больше, — повернулся адмирал к деду. — Тощий! Вон кожа да кости. Как еще рюкзак такой здоровый тащишь?
Дед сплюнул ему под ноги, выказывая раздражение. — А ты не смотри, что тощий, и рюкзак мой не трогай. До чужого добра любой мастак лезть! Унесу еще и не столько, если надобность будет. Понял? Ящик неси!
Брусов посмотрел в суровые глаза, подернутые под старость лет легкой поволокой. Насмотрелся по жизни дед-то. Потому на его агрессивное поведение адмирал снисходительно не обращал внимания. Жизнь в тайге кого хочешь до ручки доведет. В до ужаса долгой зимней изоляции.
— Хорошо, давай так. Поможешь нам — получишь больше. Так что говори… А еще лучше пошли в вагон, там за кружкой чая все расскажешь. Идет? Чего мокнуть?
Дед снова взглянул на поезд и наотрез отказался заходить внутрь.
— Никуда я отсюда не пойду. Разговаривать будем здесь или не будем вовсе. Усек?
— Хорошо, Таранов, не кипятись. — Брусов сложил руки на груди, пытаясь подмышками согреть зябнущие пальцы. — Я весь внимание.
