Книга На гуме - Глеб Берг

– Не пошло, да, – ухмыльнулся я.

– Скорая, короче, приезжает, меня – в реанимацию – чо, интересуются, с тобой? Я говорю – шаурмой траванулся.

Мы посмеялись.

– Только это между нами, братан.

– Базару нет.

После этого инцидента Муслиму пришлось взять академический отпуск и временно перейти на постельный режим. Он жил в небольшом номере с удобствами в одном из корпусов высотки на Воробьевых, отведенном под аспирантские общежития. Номер был надвое разделен тонкой стенкой. Одну из комнат занимал сам Муслим, другую – его мама, тихая интеллигентная женщина, проходившая в МГУ преподавательские курсы повышения квалификации или что-то вроде того. Иногда, после или вместо занятий, я заглядывал к нему в гости – дернуть шмали и пообщаться на актуальные темы.

Окнами комната выходила на улицу Академика Хохлова, по которой туда-сюда сновали машины и пешеходы. Всю обстановку составляли письменный стол с навороченным компьютером, стул с аккуратно сложенными вещами, и плотно заставленная учебниками книжная полка. Еще была односпальная кровать, застеленная зеленым пледом из грубой искусственной шерсти, какие выдают в советских больницах, поездах, детсадах и прочих казенных заведениях. Расположившись на ней, Муслим увлеченно точил швейцарский армейский нож и слушал мои рассказы.

– И чо, и чо? – заинтересованно переспросил он, когда я вскользь упомянул об инциденте, произошедшем накануне между телкой малыша Гагика и Хуссейном.

– Да ничо. Гагик ей зачем-то признался, что мы в выходные стриптизершу драли.

– И чо она?

– Чо она – лицо кровью налилось – стоит, ща взорвется. И, короче, Хусик подходит – че говорит, сестра, почему без настроения? Без задней мысли, просто поинтересовался. А она решила походу, что он ее подъебывает. Иди, говорит, нахуй, Хуссейн!

– Да ну на хуй, – увлеченно улыбнулся Муслим, – а он чо?

– А он ей – на нахуй – леща дал, да так, что с нее штукатурка посыпалась, – ответил я, и воспроизвел куцую, но резкую пощечину, – причем при Гагике это все.

– Аааа, хайван, – от удовольствия Муслим открыл рот и сморщился, а взгляд его сделался восторженным как у ребенка впервые увидевшего салют.

– Гагик даже не рыпнулся.

– Еще бы он, бля, рыпнулся! – возмутился Муслим.

– Ну, хуй его, братан, – покачал я головой, – если бы Алисе так по ебалу дали, я бы впрягся.

– На каком основании? – спокойно поинтересовался Муслим, и, не дожидаясь ответа, добавил, – это, братан, по беспределу было бы.

– Почему? Если мою телку ударили, я не могу за нее заступиться?

– Ну, смотри, – Муслим набрал побольше воздуха в легкие и сделался очень серьезным, так что я сразу понял: будет ликбез, – каждое действие рождает противодействие, так? Она его нахуй на каком основании выслала? Ни на каком? Значит, он имел право, в качестве противодействия, дать ей леща. А если бы Гагик в ответку Хусика воткнул, его бы за беспредел разъебали и впрягаться за него никто не стал бы, потому что он не прав.

– Ну, это странно как-то, – уже не так уверенно ответил я, представив себя в такой ситуации. При подобном сценарии мои отношения с Алисой закончились бы в тот же день, а сам я чувствовал бы себя полным чмом. Я понимал логику Муслима, но согласиться с ней готов не был.

– Чо, странно? – резко одернул меня Муслим, – я тебе объясняю как есть. Хуссейн мог просто Гагику сказать, типа, научи свою телку этикету. Но он решил леща дать – имел право.

– Ну, если бы просто какая-то левая телка была – да. А тут, они ж встречаются год уже, – это казалось мне чудовищной несправедливостью – даже не то, что барышня получила по ебалу, а то, что ее бойфренд не мог за нее заступиться, – ты, Муслим, так говоришь, потому, что у тебя телки нет постоянной.

– Это не важно, братан, просто существуют понятия, – спокойно ответил он, – а я, кстати, охуеешь, уже осенью женатым человеком буду.

– Да ладно?

– Да, – на полном серьезе подтвердил он, – сам увидишь.

– Поздравляю. Кто она?

– Все увидишь, братан, когда время придет, – лукаво улыбнулся Муслик, и предложил, – курить кайф? Пошли на лестницу выйдем.

Заболтавшись с Муслимом, дома я оказался около девяти вечера сильно накуренный и сразу лег спать. Мечтательно повторяя в полузабытьи "Муслим женится», я расплывался в восторженной улыбке.

***

Проснувшись на другой день, ясным морозным утром на исходе февраля, я принял волевое решение не ходить на две первые пары. Заснуть мне уже не удавалось и, лежа на спине, я смотрел на звенящее голубое небо через окно над кроватью. Пронежившись в свежей, почти хрустевшей, постели до десяти, я сладко потянулся и встал; не торопясь умылся и, насвистывая какой-то жизнеутверждающий мотив, зажарил идеальную глазунью с целой горой бекона.

В МГУ я оказался ровно в полдень, в самый разгар большой перемены, когда коридоры первого гума засияли крупными металлическими пряжками DSquared, затопали недавно появившимися в Москве «уггами», заполнились задранными носами и всевозможными оттенками модного в том сезоне фиолетового цвета. Среди всего этого балагана я чувствовал себя как рыба в воде, разгуливая взад-вперед по длинному коридору, соединявшему два сачка. В тот день я задался целью дать жизнь новой сплетне – о казавшихся мне нелепыми планах Муслима, а потому, то и дело встречая кого-то из знакомых, к дежурным «привет-какдела» (на которые принято было отвечать теми же «привет-какдела») добавлял всякий раз анекдотическое ошарашивающее «Муслим женится!». Смысл этой фразы казался мне почти оксюмороном и чем-то потрясающе остроумным.

– Салам, братуха, – приветствовал меня Гамзатбек, крепкий парень со сплошной бровью, – как сам?

– Здарова, пойдет, – почти на бегу пожал я ему руку, и тут же закинул удочку с наживкой, – прикинь че!?

– Чо?

– Охуеешь! Муслим женится! – выпалил я, словно окатил его ушатом ледяной воды.

– Да ну нахуй?! – вытянул он удивленно лицо.

– Давай! Давай! – уже убегая, похлопал я его по плечу, оставив наедине с самим собой, как следует переварить услышанное.

Ах, если бы в те времена существовал Твиттер! Тема предстоящего бракосочетания немедленно вошла бы топ-тренды на несколько дней вперед.

8

– Тебе пахан сколько копейки в день дает? – поинтересовался Хусик у Мини-Геры, когда мы подошли к дому последнего (больше напоминавшему дворец) в тихом переулке в самом центре Москвы.

– Сто рублей, – с досадой выдавил тот.

– Ты че за бич, Гера! – не удержавшись, прыснул Хусик, – как ты живешь?

– Ну, утром за сотку до МГУ мотор ловлю, – начав зачем-то загибать пальцы, стал объяснять Гера, – потом на гуме терпилу