Вместо ответа Перис выхватила сумку у него из рук и кинулась прочь.
Тобиас настиг ее на пороге лавки, где воздух был тяжелым от запаха множества пряностей.
– Поужинаешь? – еще раз спросил он.
– Нет.
– Нам надо поговорить.
Перис взяла с полки банку томатного порошка и попыталась обойти Тобиаса.
– Нам надо с тобой поговорить.
– Не уверена.
Перис попыталась ускользнуть другим путем, но Тобиас опять ее остановил.
– Плакса, дай мне шанс. Ну пожалуйста.
– Почему ты меня так называешь?
Она пристально смотрела в его лицо. Тобиас ответил на ее взгляд и почувствовал, как у него все замирает внутри.
– Разве ты не знаешь? – Ему не хотелось сейчас, да и здесь, об этом говорить. – Чем это может повредить? Ужин со мной, я хотел сказать.
Глаза Перис за круглыми очками, которые так ей подходили, ясно сказали ему, чему или, точнее, кому может повредить появляться вместе с ним на людях.
– Перис…
– Я зря потратила время и не работала, и теперь надо много чего сделать, чтобы наверстать упущенное, – с этими словами она гордо обошла его и проследовала к кассе платить за свой томатный порошок, черт бы его взял.
Внимание Тобиаса привлекли цветы, стоявшие в ведрах на улице у магазина. Он подошел к сияющим белым лилиям с красными серединками и купил два букета. Цветочница обернула целлофановые конверты еще и в розовую бумагу и все это перевязала красной ленточкой.
Тобиас вовремя обернулся – Перис быстрым шагом уходила от магазина. Он опять бросился за ней. Он прямо на ходу сунул цветы ей в руки. А сам встал перед ней, расставив ноги и уперев руки в бока. Ему стало жарко.
Вокруг них шумел рынок.
– «Почтовый Агент Сиэтла», – доносились крики от газетной стойки под названием «Узнайте все!» – «Нью-Йорк Таймс»! «Сиэтл Таймс»! И «Таймс» у нас тоже есть!
– Я подумал, тебе понравятся лилии, – сказал Тобиас, засовывая руки в карманы. Перис переводила взгляд с него на цветы и обратно.
– Они напоминают мне о твоих духах, – сказал он и посмотрел на небо. Может быть, рассказать ей, что он говорил и делал прошлой ночью, навсегда похоронив тем самым любую возможность сделать то, что он пытается.
– Уже пять часов, а так жарко, – сказал Тобиас.
– Я заметила.
– Почему бы нам не зайти куда-нибудь и не выпить…
– Нет.
– Хоть для разнообразия скажи что-нибудь другое. Тогда, может быть, кофе? Ты выпьешь со мной кофе? Ну, пожалуйста…
– Кажется, мы слишком много говорим друг другу «пожалуйста»…
Что это – брешь в защите?
– Да… У тебя-то нет причины говорить мне «пожалуйста». А у меня есть. Так как? Насчет кофе?
Перис отвернулась, ее юбка развевалась по ветру. И тут же опять повернулась к нему.
– Кофе?
– Да. Кофе.
– Где?
– «Лучший в Сиэтле»? В Почтовой аллее?
Она опустила голову, но кивнула.
– Хорошо, но только недолго. Тобиас опять взял у нее сумку.
– Недолго, обещаю. – Так долго, как ему удастся уговорить ее. – Ты выглядишь усталой… – Он оборвал себя и повел ее через мощеную улицу, забитую перегревшимися продавцами, едва ползущими машинами и орущими газетчиками. Тобиас не стал говорить, что ей надо было бы поспать больше, чем этой ночью.
Когда они шли вверх по улице Пайн, Тобиас с трудом удерживался от желания взять Перис за руку.
– Даже ветер горячий, – сказал он, увидев кашпо с розовыми вьющимися геранями и папоротником, качавшееся на ветру.
Они одновременно повернули в Почтовую аллею, где хлопали под порывами ветра красные и белые навесы у кафе.
– Снаружи? – спросил Тобиас.
Перис кивнула и села за столик в тени кирпичной стены фасада.
– Мне просто черный кофе, – сказала она, не дожидаясь, пока Тобиас спросит.
Когда он вернулся, (стоя в очереди, он несколько раз смотрел, не ушла ли она), Перис молча обняла ладонями картонную красную чашку, которую он поставил перед ней.
– Ну, – сказал он, придвигая стул для себя, – как у тебя день прошел?
– Прекрасно, – прищурилась Перис.
– Хорошо, – Тобиас отхлебнул кофе. – Хорошо.
У нее были тонкие, но сильные руки с короткими, без маникюра, ногтями. Совсем непохоже на Синтию. Тобиас отпил еще кофе.
– Иногда… Когда-нибудь… – Он повертел рукой. – У тебя часто валится все из рук?
Дунул ветер, и волосы упали ей на лицо. Тобиас не расслышал, что она ответила, – она обеими руками убирала волосы за спину.
– Что, Перис?
– Я говорю, иногда у всех нас все валится из рук.
У нее была бледная кожа. Ее льняная блузка была, как и юбка, зеленой, но посветлее.
– Ты изящная женщина.
– Что тебе от меня нужно?
– Ничего, – задумчиво ответил он. – Просто… Тебе не нравится слышать, что ты изящная женщина?
Перис поджала губы; Тобиас почти ощущал на своей щеке ее дыхание. А она положила левую руку на стол и, казалось, не замечала, что если Тобиас шевельнет мизинцем на правой руке – одним суставом, – их руки соприкоснутся.
Перис по-прежнему в тебя влюблена.
Он пытался понять, с чего Синтия сделала такое странное предположение. Ясно было одно: если он расскажет Перис о визите Синтии, ему же будет хуже.
Каково это – быть любимым Перис Делайт?
Изгиб ее шеи и плеча показался ему странно беззащитным.
Любить, быть любимым – он оставил все это далеко позади – не как невозможное, но как нечто невероятное в этой жизни. И если он и влюбится когда-нибудь еще раз, то уж никак не в женщину с фамилией Делайт, черт возьми.
– У меня вчера был мрачный день, – сказал он ей. – С некоторых пор все усложнилось в жизни.
– Мне это знакомо.
– Когда вчера вечером я вернулся к заливу Юнион…
– Нет.
– Нет? – Он наклонился к ней.
– Нет. Я не хочу об этом говорить.
– «Анаис-Анаис», – пробормотал он. – Вот как это называется.
Перис снова обхватила чашку руками.
– Ну послушай. Вчера вечером…
– Не надо было мне идти с тобой.
– Я обедал в «Вестин», – словно ее интересовало, где он обедал. – Весь день я смотрел, как люди стоят, вместо того, чтобы работать. Потом я был в «Вестин», слушая, как вокруг меня все перешептываются, с чего бы это я в последние дни стал проводить время подобным образом.
