— Любое пламя недолговечно, Ник. Голая страсть, без любви..., без обязательства, может просто заглотить человека и потом выплюнуть наружу как ненужную жвачку! Вот с чем я не могу примириться. Мне нужно, чтобы моя страсть и страсть моего любовника слились в такой огненный шар, который мог бы, подобно маленькому солнцу, освещать все остальное в нашей жизни. Другого способа существования я для себя пока еще не придумала.
Когда она замолчала, Ник глубоко вздохнул и, поворошив пальцами волосы, сказал:
В таком случае, милая Абигейл, нам нет смысла продолжать отношения до тех пор, пока ты не научишься смотреть на вещи реально. Ибо я не могу предложить для наших отношений какой-то незыблемый, железобетонный фундамент. И я не вправе давать тебе обещание, выполнение которого может оказаться мне не под силу.
Неужели эта женщина не понимает, что он делает все возможное, чтобы оставаться перед ней честным? Уж, по крайней мере, это-то она могла бы заметить. Но Абигейл не замечала этого и не пыталась его понять. Более того, в ответ на его слова, она, решительно, покачала головой, и, тем самым, убила в нем даже эту слабую надежду на ее прозрение.
— А я не могу продолжать жить с мыслью, что рано или поздно наступит день, когда ты устанешь от меня — и я в один миг окажусь на свалке твоих любовниц. — Ник попытался, было, открыть рот и что-то возразить ей, но она торопливо продолжила свой коротенький монолог: — И мои опасения прорастают не на пустом месте. Телефон был восстановлен каких-нибудь пару часов назад, а ты уже успел позвонить в гараж и попросить привести мою машину в порядок как можно быстрее, так чтобы в любой момент, как только тебе заблагорассудится, ты мог отделаться от меня.
— Я вовсе не имел в виду…
Но он тут же осекся, не закончив фразу. Ему стало как-то не по себе от мысли, что, по сути дела, Абигейл была в определенной степени права. Однако ее подозрения насчет того, что он готов был в любой момент избавиться от нее, не совпадали с фактическими побуждениями, которыми руководствовался Ник, когда звонил в гараж. Просто он хотел, чтобы у нее под рукой побыстрее оказался отремонтированный «пежо», на котором она в любой день могла бы уехать куда угодно, если сама того пожелает. Он предоставлял ей полную свободу действий и хотел, чтобы она знала об этом. Покинуть его или остаться с ним — все зависело от нее самой.
— Оставь это, Ник, — спокойно и, даже как будто, устало сказала Абигейл. — Я думаю, и тебе и мне известно, на каком фундаменте стоит каждый из нас.
С этими словами она повернулась и пошла прочь от него.
— Куда ты? — бросил он ей вслед.
— Надо переодеться. — Она говорила низким, сухим голосом, лишенным всяких эмоций. — А потом, если тебя не затруднит, ты, может быть, подбросишь меня до гаража?
Не прошло и пяти минут, как Абигейл уже была готова. Конечно, этого времени было недостаточно для того, чтобы он мог собраться со своими взъерошенными мыслями, и найти какой-то выход из неприятного, запутанного положения, в котором они оказались. Впрочем, такой выход не просматривался даже в перспективе. Они стояли напротив друг друга — каждый на противоположной стороне бездны, разверзшейся перед ними, и, казалось, ни один из двоих не хотел идти на компромисс, не хотел положить первый камень в основание моста, который они, сообща, могли бы соорудить над этой бездной, и который мог бы соединить их судьбы.
Вернувшись в гостиную, Абигейл взяла свою сумку и с грустью оглядела украшения, которые она с таким энтузиазмом мастерила и развешивала в канун Рождества. В самый последний момент перед выходом из коттеджа она обратила внимание на небольшую коробочку в красочной упаковке, которая лежала на каминной доске.
— Ты так и не вскрыл рождественский подарок, который я оставила здесь дли тебя. Ты же так любишь это делать.
Вот этот подарок, с горькой усмешкой, заметила она и показала на коробочку.
— Да, я совсем забыл о нем.
За все эти дни после Рождества, они, ни разу даже, не вспомнили о яркой коробочке, потому что с утра до вечера занимались одной только любовью, потому что были слишком увлечены друг другом, чтобы замечать что-то еще вокруг. Потому что ничего больше не имело, в тот миг, ценности для них.
— В любом случае, я не собираюсь забирать этот подарок с собой, — сказала Абигейл. — Я оставлю его у тебя. Тем более что теперь мне нет смысла преподносить его дру...
— Преподносить кому? — насторожился Ник.
Она промолчала.
И вдруг его озарила догадка. Медленно, вкрадчиво и в то же время угрожающе он произнес:
— Что-то подсказывает мне, что изначально ты намеревалась подарить эту коробку Брайану, не так ли?
Если до этого ее лицо было бледным, то теперь оно стало почти прозрачным. С пересохших, но по-прежнему чувственных губ слетели звуки, похожие на глухой ропот осенних листьев:
— А ты поверил бы мне, если бы я сказала, что не ему? Впрочем, какая разница, для кого я покупала этот подарок?
— Какая разница?
Ник даже не думал, что это может так задеть его. Он пришел в дикую ярость и готов, был, как людоед вырвать ее сердце и разодрать его на мелкие кусочки.
— Очень большая! — прорычал он и, схватив коробку, с силой швырнул ее перепуганной женщине. Та стояла как вкопанная, закрыв лицо дрожащими руками. Безвестный подарок ударился о стройные ноги и шлепнулся на пол. — Забери эту вещичку и проваливай отсюда! Или ты думала, что я нуждаюсь в чем-то подобном... что мне нужны обноски, которые ты приготовила для него?
Глаза Абигейл погасли, их заволокла кромешная темень, казалось, в них пропало не только зрение, но и всякая жизнь. Никогда еще ее не оскорбляли подобным образом. Садистски злобные слова Ника прозвучали для нее как удар грома среди ясного неба и шокировали до глубины души... Гордо подняв голову и не поворачиваясь в его сторону, она презрительно бросила ему:
— Ты не слишком демонстрировал подобную щепетильность в таких вещах, когда начал спать со мной.
— Да, мне ни до чего не было дела!..
После того как Ник произнес омерзительную тираду о злосчастном подарке, в гостиной наступила мертвая тишина. И она была настолько глубокой, что, казалось, в комнате вот-вот заледенеет сам воздух. На секунду ему почудилось, будто он увидел в глазах Абигейл застывшие слезы. Но уже в следующую секунду, она тряхнула головой, распрямила плечи, подняла с пола сумку и, порывисто вздохнув, тихо сказала:
— Могу я обратиться к тебе с последней просьбой?
— С какой?
Даже в эту минуту, когда уже вот-вот должна была наступить развязка, в его мозгу вдруг забрезжила микроскопическая, ирреальная надежда предотвратить катастрофу. Может быть, неожиданно произойдет какое-то чудо и они помирятся? Но, было, уже слишком поздно, и надеяться, было, не на что, подтверждением чему стали ее слова, сказанные в ответ на его вопрос:
