class="v">We lay, nor heard the limber wheels
That pass and ever pass,
In noisy continuity, until their stony rattle
Seems in itself a battle.
At length we rose up from our ease
Of tranquil happy mind,
And searched the garden’s little length
A fresh pleasaunce to find;
And there, some yellow daffodils and jasmine hanging high
Did rest the tired eye.
The fairest and most fragrant
Of the many sweets we found,
Was a little bush of Daphne flower
Upon a grassy mound,
And so thick were the blossoms set, and so divine the scent,
That we were well content.
Hungry for Spring I bent my head,
The perfume fanned my face,
And all my soul was dancing
In that lovely little place,
Dancing with a measured step from wrecked and shattered towns
Away. upon the Downs.
I saw green banks of daffodil,
Slim poplars in the breeze,
Great tan-brown hares in gusty March
A-courting on the leas;
And meadows with their glittering streams, and silver scurrying dace,
Home — what a perfect place!
Reincarnation
I too remember distant golden days
When even my soul was young; I see the sand
Whirl in a blinding pillar towards the band
Of orange sky-line ’neath a turquoise blaze—
(Some burnt-out sky spread o’er a glistening land)
— And slim brown jargoning men in blue and gold,
I know it all so well, I understand
The ecstasy of worship ages-old.
Hear the first truth: The great far-seeing soul
Is ever in the humblest husk; I see
How each succeeding section takes its toll
In fading cycles of old memory.
And each new life the next life shall control
Until perfection reach Eternity.
Light after Darkness
Once more the Night, like some great dark drop-scene
Eclipsing horrors for a brief entr’acte,
Descends, lead-weighty. Now the space between,
Fringed with the eager eyes of men, is racked
By spark-tailed lights, curvetting far and high,
Swift smoke-flecked coursers, raking the black sky.
And as each sinks in ashes grey, one more
Rises to fall, and so through all the hours
They strive like petty empires by the score,
Each confident of its success and powers,
And, hovering at its zenith, each will show
Pale, rigid faces, lying dead, below.
There shall they lie, tainting the innocent air,
Until the dawn, deep veiled in mournful grey,
Sadly and quietly shall lay them bare,
The broken heralds of a doleful day.
Эдвард Уиндем Теннант (1897–1916)
Мысли о родине в Лаванти
Зеленый садик в Лаванти[87]!
Там улица одна,
По ней в грязи бредет солдат
В край, где идет война.
Но там в разбитом домике немного есть травы,
Его найдите вы.
За церковью, чей хрупкий шпиль
Снарядами изрыт,
Где обезглавленных домов
Развалина стоит,
Мы там, где больше нет стены, где кирпичи лежат,
Нашли зеленый сад.
Трава в заброшенном саду
Несмятою была,
И чистотелом там давно
Дорожка заросла,
Там не было души людской — сновала только лишь
Стремительная мышь.
И мы лежали на траве —
Ее нежнее нет;
Не слышно было, как идет
Лафет, еще лафет,
Чей постоянный стук колес о камни мостовой
Звучал, как новый бой.
Потом мы встали — наш покой
Промчался, словно миг,
И, этот садик обыскав,
Нашли мы в нем цветник,
И оказались там жасмин, желтеющий нарцисс —
Мы ими увлеклись.
И в нем по нраву больше всех
То место мне пришлось,
Где волчеягодника куст
На холмике возрос.
Он весь цветками убран был, на диво духовит…
Какой чудесный вид!
Вдохнул я жадно аромат,
Скучая по весне,
И вдруг душа пустилась в пляс,
И чудно стало мне —
Я расстоянье проплясал от мертвых городов
До бристольских холмов.
Я видел, как растет нарцисс,
Качанье тополей
И зайцев брачную игру
Средь мартовских полей;
Там по лугам текут ручьи, там шустрая плотва…
Ты, родина, жива!
Перевод А. Серебренникова
Перерождение
Я вижу древность золотых времен
И молодость души: песок пустынный
Столпом слепящим кружит над равниной,
Под бирюзой — сожженный небосклон
Над пустошью. Звучит язык старинный,
Люд в злато облачен и в синеву…
И потому понятны мне причины
Экстаза в поклоненьи божеству.
Вот правда: прозорливою душой
Животворится тела скоротечность;
И с каждый воплощеньем ты — иной,
Пока воспоминаний гаснет вечность;
Жизнь новая покорствует былой,
Пока не воцарится Безупречность.
Перевод А. Серебренникова
Свет после тьмы
И вновь, как мрачный занавес над сценой,
Пока антракт идет, кошмары скрыв,
Ночь тяжко падает, и постепенно
Для тысяч жадных глаз за взрывом взрыв
Выписывает в сполохах кульбиты,
Во тьме топочут дымные копыта.
Едва один падет, став горсткой праха,
Тотчас же в небеса летит другой,
Как сто империй накануне краха,
Уверенные, гордые собой,
И каждый, устремляясь в свой зенит,
Нагроможденье трупов осветит,
Лежащих, наполняя воздух смрадом;
А позже солнце, в
