Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Однако новые объяснения причин заката культуры Хараппы не могли помочь понять, что же происходило на этой земле в последующее тысячелетие, после 1800 года до н. э., в Темную Ведийскую эпоху. Наоборот, загадка становилась еще более сложной. Если народ Хараппы не был уничтожен завоевателями, почему он вдруг исчез, оставив последующим поколениям, как говорил Уилер, «только немногим больше, чем имя»? Как индоарии, воинственные кочевники и скотоводы, создали не только одну из величайших религий мира и великолепную литературу, но и грандиозные города, ставшие символом классической Индии после 600 года до н. э.? Почему они так долго шли к этому?
Традиционный археологический подход не позволял ответить на эти вопросы. Гончарные изделия и другие предметы постхараппских культур были недостаточны для того, чтобы пролить свет на тайну Темной эпохи. Археологи не смогли найти почти никаких памятников ранних индоариев, в частности потому, что эти легкие на подъем пастухи, кочуя, оставляли очень мало следов своего присутствия на пути. Ключ к решению этой задачи и появлению совершенно нового объяснения событий этого периода был найден в результате сотрудничества современных ученых и давно ушедших из жизни поэтов, в процессе не только археологических раскопок и точных анализов, но и размышлений над строками песен, деталями ритуалов и свидетельств древнего мертвого языка. И, подобно истории самой Индии, этот новый подход к раскрытию секретов древности имел глубокие корни.
В 1783 году ученый сэр Вильям Джонс, только что назначенный судьей Британского Высшего суда в провинции Бенгалия, прибыл в Калькутту. В отличие от большинства тогдашних колониальных чиновников, Джонс был всерьез увлечен «этой чудесной страной» с ее экзотическим народом и страстно желал узнать как можно больше о ее культуре. Вскоре с двумя другими своими соотечественниками, также интересовавшимися Востоком, он основал Азиатское общество Бенгалии для изучения истории и культуры этого региона.
Один из его коллег, Ч. Уилкинс, выучил санскрит. Этот язык, на котором были написаны древние редкие и драгоценные манускрипты, на котором говорили и который понимали только священники – брамины, строго охранявшие его секреты, был священным языком индусов. На этом языке их индоарийские предки написали первые религиозные священные тексты – четыре Веды, первая из которых, «Ригведа», стала основанием для гипотезы Уилера о вторжении индоарийских всадников в Хараппу. В 1784 году Азиатское общество опубликовало «Бхагавадгиту» в переводе Уилкинса. Этот текст – философский трактат, посвященный вопросам долга и добросовестности, – был частью большой поэмы «Махабхарата», написанной примерно в 800 году до н. э. Появившись в Великобритании, это первое произведение на санскрите стало популярной классикой во всем мире наряду с поэмой древнегреческого поэта Гомера «Илиада» о Троянской войне.
Сам же Джонс заставил себя приступить к утомительному занятию – изучению санскрита. Постепенно он стал замечать явные параллели между санскритом и греческим и латинским языками. И в феврале 1786 года он сделал доклад в Азиатском обществе. Он говорил, что санскрит, греческий и латинский языки имеют так много сходного в словах и грамматических формах, что «для любого филолога, изучающего эти языки, становится совершенно ясно, что они явно имели один, по-видимому, уже исчезнувший, источник». Затем он пошел дальше, заявив, что и многие другие языки, включая немецкий и кельтский, произошли от этого же древнего языка. Джонс открыл то, что впоследствии было названо индоевропейской группой языков, а кроме того, положил начало, почти совершенно самостоятельно, новой области сравнительной филологии.
В последующие восемь лет Джонс без устали читал, переводил и исследовал древние письменные источники индоариев. Ко времени своей смерти в 1794 году в возрасте 48 лет этот выдающийся ученый сумел возбудить огромный интерес к санскритской литературе не только в Индии, но и во всей Европе, а язык этой литературы стал для многих последующих поколений ученых ключом к постижению волнующих тайн происхождения и истории индоарийских писателей.
«Слова живут столько же, сколько кости», – говорил женевский ученый А. Пиктет в 1959 году. После изучения языков, философии и естественной истории во Франции, Германии и Англии Пиктет попытался понять, кто же были эти индоарии, используя их язык. «Точно так же, как строение зуба несет информацию о происхождении животного, так и отдельное слово может многое рассказать об истории своего возникновения. Таким образом, название «лингвистическая палеонтология» идеально подходит к науке, которую мы имеем в виду».
Археологи по-прежнему пытались извлечь информацию из каждого найденного глиняного осколка, а филологи теперь учились получать сведения, анализируя слова. Например, удивительно похожие слова, означавшие березу, были найдены в санскрите, немецком, латышском, старославянском и английском языках. Это позволило лингвистам сделать заключение, что древний язык, от которого произошли все эти языки, должен был иметь слово, означавшее березу, причем произношение его также должно было быть близко к произношению соответствующих слов в этих языках. Сопоставляя слова, означавшие такие понятия, как лошадь, корова, коза и овца, историки, изучавшие язык, могли делать выводы о культуре и окружении доарийского народа.
Постепенно ученые пришли к выводу, что предшественники индоариев жили в степях Евразии, где-то между современной Южной Россией и Западной Турцией. Говорили они на гипотетическом языке, известном как протоиндоевропейский. Эти люди приручили диких лошадей, занимались скотоводством, став знатоками в разведении крупного рогатого скота, изобрели колесо со спицами и колесницы, запряженные лошадью. Они научились делать оружие и кухонную утварь из меди и бронзы. И вот отдельные группы этих людей, неустанно двигаясь на восток и юг, однажды попали в Индостан.
О появлении этих первых групп говорили их слова, оставленные в наследство последующим поколениям, об этом же рассказывали предметы, найденные археологами. Исследователи заметили в современных диалектах Индостана следы древнего, возможно, досанскритского индоевропейского языка. Это были слова, отличавшиеся от реликтовых слов в языках, на которых говорили обитатели горных районов на севере континента. Они стали лингвистическим свидетельством того, что индоарийская миграция в Индию имела несколько волн, причем первая волна по времени предшествовала или почти совпала с упадком Хараппской цивилизации. Следующие потоки миграции хлынули в Индию не менее чем шесть столетий спустя.
С тех пор как Уилкинс и Джонс впервые продемонстрировали Западу мощь и великолепие санскритской литературы, ученые не переставали ее изучать. В ее основных произведениях, в четырех Ведах и двух эпических поэмах, была представлена уникальная информация о древнейших временах, от которых не осталось никаких других прочитанных или расшифрованных памятников письменности. Однако, конечно, с точки зрения исторической достоверности, эти книги не были бесспорны, так как в них мифы и реальные события были перемешаны без всяких различий.
Первая из Вед – «Ригведа» – содержит 1017 гимнов, которые, по всей видимости, в первоначальной версии были созданы в первой половине II тысячелетия до н. э. Эти поэтические произведения выражали благоговейный ужас перед тайнами Жизни и Вселенной. Брахманы в устных сказаниях передавали их от поколения к поколению. В письменном виде эти стихи появились гораздо позже, самый ранний текст датируется уже XIV веком н. э.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
