«Верите ли вы в единого и любящего всех и вся Бога, которому по-настоящему небезразличны мы, простые смертные?.. Поезжайте в пару зон военных конфликтов и голода, посмотрите, как там умирают дети, а потом уже отвечайте на этот вопрос.
Впрочем, есть и обратная сторона: многие из людей, которые прошли через все эти беды, верят в Бога сильнее, чем кто-либо, кого я когда-либо встречал на этой планете. Вот и поди разберись…»
Брюс Хейли, фотографОператоры – Сергей Плужников, Илья Папернов, Константин Кряков, Кирилл Корнилов, Игорь Михайлов (извините, если кого не вспомнил) – менялись, моя фамилия в списке командированных в Чечню оставалась неизменной. Мы, как правило, улетали в субботу или воскресенье, возвращались в четверг – прямо к монтажу очередного выпуска программы. В пятницу около трех дня в эфир выходила знаменитая программа «Взгляд» – сначала на Дальний Восток, затем по часовым поясам в десять вечера зрители смотрели ее в европейской части страны.
Я не успевал нормально отслеживать реакцию на те или иные свои сюжеты, быть в курсе событий в Москве, толком не замечал, чем и как живут коллеги в родной редакции. Как бы там ни было, у меня остались самые лучшие воспоминания о нашем «взглядовском» коллективе. До сих пор считаю, что он был одной из лучших команд среди всех, с кем приходилось работать. Один эпизод с порванными джинсами чего стоит! Скажу больше. Специфическая школа «Взгляда» воспитала меня как журналиста, научила искать и находить характеры и судьбы в любых, даже самых глобальных новостных событиях. И по сей день в моих уже режиссерских работах для меня важнейшим остается человек, его неповторимое лицо, особые мысли и преломления души.
Одна забавная деталь из того периода работы. Спустя несколько лет я случайно узнал, что, оказывается, среди «видовских» операторов у меня была кличка «партизан»: почти все время молчал, ничего о предстоящих съемках не рассказывал, не объяснял, куда едем, что и как будем снимать. Это, понятное дело, особенно раздражало тех, кто выезжал со мною в первый раз. Каюсь, я не особо разговорчив и не из тех, кто легко сходится с людьми. Представляю себе оператора, который, возможно, не сразу решился ехать снимать войну, боится, как все нормальные люди, надеется, что я, набравшийся опыта, введу его в курс текущих боевых событий, объясню, настрою и успокою. Ан нет: я всю дорогу в аэропорт еду себе и смотрю в окно, молча лечу в самолете, и вот мы уже где-то среди руин и пепелищ, а я опять ни слова лишнего; едем дальше, потом долго ходим пешком, кругом вооруженные люди и не игрушечные танки, и пальба-стрельба, и непонятные движения… И где-то здесь, в какой-то момент я говорю всего лишь одно слово: «Работаем!» Одно слово – «партизан».
Кто-то из операторов, помню, пытался вытянуть из меня что-нибудь, пока летели на Кавказ. Я не знал, что ему ответить. Действительно не знал, какой у нас маршрут, с кем мы будем встречаться и где будем ночевать. Понимаю, что весь смысл задаваемых им вопросов сводился к тому, чтобы выяснить, насколько опасная нам предстоит поездка. Я не мог ему этого сказать, разве кто-нибудь знает, как все может обернуться на войне? О редакционном задании я знал то же, что и он. Мы, конечно, постараемся все выполнить, а там уж как обстановка сложится.
А я вот всегда не любил болтливых операторов. Мне кажется, слова рассеивают внимание, лучше снимать молча. Не могу поверить в то, что разговоры да дискуссии помогают оператору сконцентрироваться, без чего невозможно заметить и снять тот самый кадр.
«Взгляд» старался не показывать кровь, трупы и всякие иные запредельные жестокости войны. И передо мною никогда не ставилась задача влезть в пекло и постараться снять живой бой. Как я уже сказал чуть выше, программа акцентировала внимание на другой, на человеческой, если можно так сказать, стороне войны, рассказывая о том, как она калечит людей и делает их несчастными. К примеру, когда все российские телепрограммы говорили о том, что федеральные войска заняли Шали, я снимал ветерана Великой Отечественной войны в Ведено. А когда главной новостью из Чечни был бой у Новогрозненского, мы показывали мальчика, потерявшего родных и жившего в бомбоубежище в Грозном. Или же вместе с несчастной матерью пытались освободить из плена восемнадцатилетнего солдата, в то время как другие были увлечены очередным политическим скандалом в Москве.
Одной из самых интересных историй, рассказанных «Взглядом» о той войне, является сюжет о второй, русской матери одного чеченского мальчика. Вкратце эта история о том, как в палаточном лагере беженцев в Ингушетии случайно встретились две женщины – Валентина и Фатима. Валентина, активистка Комитета солдатских матерей, вместе с другими русскими женщинами ходила среди чеченцев и собирала информацию о пленных российских солдатах, чтобы помочь им освободиться и вернуться домой. Фатима – одна из тысяч пострадавших от войны, беженка с четырьмя детьми на руках, самому младшему – Рустаму – около двух. Валентина и Фатима как-то сразу нашли общий язык и несколько часов провели вместе, Валентина пыталась хоть как-то помочь в нехитром и убогом палаточном быте. Рустам болел и выглядел совсем ослабевшим. И тут эта русская женщина неожиданно предложила Фатиме отдать ей Рустама.
– Не знаю, как я могла отдать своего ребенка, – рассказывала потом Фатима в камеру. – Я просто посмотрела на Валю и поняла, что могу ей довериться. Я только спросила на всякий случай: «А ты мне его потом вернешь?» «Конечно, верну», – ответила Валя и увезла моего Рустамчика в Саратов.
Это спасло мальчика от вероятной смерти. Валентина, имеющая своих уже взрослых двоих детей, подлечила малыша-чеченца у врачей, ухаживала, играла с ним. Через год здорового и поправившегося мальчика Валентина вернула его родной матери – Фатиме…
