Как ни странно, тот факт, что встреча с отцом потеряла актуальность, доставил ей облегчение. Разумеется, Флоренс сожалела, что он умер, хотя его роль в ее жизни была чисто номинальной. В общем, предчувствия, одолевающие ее со времени приезда в Блумзбелл, оказались верными, и ей ужасно захотелось поскорее уехать куда-нибудь.
Надо отдать Маргарет должное, та выказала по отношению к ней поразительное понимание. Прекрасно осознавая, что всю жизнь невольно препятствовала мужу в его желании иметь детей, она отнеслась к Флоренс с большим уважением. Похоже, в дочери мужа Маргарет разглядела что-то от него самого и была готова поддержать эту память о нем. Разделят ли мнение матери ее сын и дочь, дело другое, к тому же Флоренс не была уверена в том, что ей хочется выяснять это.
Маргарет многое ей объяснила. Например, причину, по которой Роджер Рэмфорд покинул родительский дом. По всей видимости, отец Роджера и Гордона был таким же любителем женщин, каким стал его младший сын, и чаша терпения старшего переполнилась после того, как, спустя всего лишь шесть месяцев после смерти матери, папаша привел в дом другую женщину.
В те дни Рэмфорды были самыми богатыми землевладельцами в округе, но времена менялись. Поддержание традиционного образа жизни требовало все больших расходов, фермы продавались одна за другой, и ко времени смерти Джона Рэмфорда владения сократились до угрожающе малых размеров. В настоящее время Вилл управляет ими самолично, начав еще при жизни отца, а Барбара последние три месяца провела за границей, где изучала современные методы ведения сельского хозяйства.
Маргарет также объяснила, почему Гордону так легко удалось оставить ее в неведении. После отъезда Роджера в отношениях между братьями образовалась трещина, а со смертью отца они прервались окончательно. До тех пор, пока Маргарет не имела причин усомниться в соблюдении мужем данного им слова, она готова была принимать его объяснения за чистую монету. А к тому времени, как ей стало ясно, что у необычного поведения Роджера имеются свои, вполне веские причины, было уже слишком поздно пытаться что-либо исправлять.
Флоренс не могла не понимать, что никогда не узнает, какие чувства испытывал отец к ее матери, если, конечно, вообще испытывал таковые. Из всего услышанного ею можно было понять, что Гордон не был способен поддерживать длительные отношения с какой-либо женщиной, включая собственную жену. Да, Флоренс еще повезло, что ее вырастили и воспитали такие любящие и заботливые люди, как Хелен и Роджер.
Теперь она была рада тому, что узнала обо всем только после смерти приемных родителей. Роджер Рэмфорд был прав в том, что держал все это от нее в секрете. Ее естественное желание повидаться с родным отцом явилось бы для него ужасным ударом. И не меньшим ударом для нее самой: при живом муже Маргарет Рэмфорд вряд ли была бы столь любезна с ней. Человек, которого Флоренс искала, существовал только в ее воображении.
В последующие пару дней она пришла к решению, что до рождения ребенка придется оставаться на месте. В конце концов, Флоренс просто некуда было ехать, и, как бы ей ни хотелось скрыться поосновательнее, она обязана была позаботиться о себе и о своем еще не рожденном ребенке.
Как-то ей позвонила Маргарет, предложив посетить Пейнтон-Хаус, но у Флоренс не было никакого желания поддерживать отношения с семьей отца. Она не считала детей Маргарет своими братом и сестрой. К тому же, несмотря на все любезное отношение, вряд ли они с женой отца могли стать по-настоящему дружны.
Глава четырнадцатая
Стоя возле окна, Норман наблюдал за тем, как в окнах другого крыла здания мало-помалу загорается свет. Еще не было пяти часов вечера, но день был пасмурным, сумрачным, и огни придавали прямоугольнику больничного корпуса более приветливый вид.
В больничной палате, в которой он сейчас находился, было тепло, но не слишком уютно. Лежащий на окруженной металлическими и синтетическими конструкциями койке человек был еще жив, но и только. Жизнедеятельность его органов поддерживалась с помощью подключенных посредством трубок и кабелей внешних устройств.
Однако в данный момент Норман думал не о находившемся без сознания тесте, а о Флоренс, о том, как болезнь Мартина может отразиться на их отношениях — если о них еще можно говорить, мрачно отметил он, — и о том, как трудно будет теперь сказать Патриции о разводе.
Неужели от той поры, как он в последний раз видел Флоренс, его отделяет всего чуть больше недели? Ему казалось, что прошла чуть ли не целая жизнь, столько всего произошло между этими двумя моментами.
Тогда Норман обещал ей позвонить в четверг, собираясь сообщить, что поговорил с Патрицией и что, как ни пытались воспротивиться она и ее отец, он предпринял первые шаги к обретению свободы.
Но не позвонил. Да и не мог позвонить. Вечер и ночь четверга Норман провел без сна в больнице, ожидая вместе с Патрицией результатов первой из двух операций, которые Мартин перенес после того, как его привезли с корабля.
Когда в среду зазвонил телефон, Норман бросился к нему со всех ног в сумасшедшей надежде, что, может, это Флоренс, зная, что Патриция в отъезде, рискнула позвонить ему домой.
Зачем она стала бы это делать, когда ясно дала понять, что будет судить о нем по делам, а не по словам, Норман не знал. Но надежда умирает последней! Только услышав истерический голос жены, он понял, что чудес на свете не бывает.
Слышимость была очень плохой. Патриция звонила с корабля, звук был искаженным и все время прерывался. Но паническое настроение, в котором она пребывала, было очевидным. У ее отца тяжелый сердечный приступ, сказала Патриция, он нуждается в неотложной медицинской помощи. Реакция Нормана была почти автоматической. Убедившись в том, что теплоход направляется в ближайший порт, он распорядился насчет доставки больного на специально оборудованном самолете.
До сих пор ни у кого из них не было возможности для сколь-либо продолжительного разговора. Состояние Мартина было критическим, и Норман боялся, что старик может вообще не выдержать. Причина, вызвавшая приступ, оставалась неясной, но ему не давала покоя смутная догадка, что Патриция наконец призналась отцу в том, что натворила.
Как бы то ни было, в эти последние несколько дней тревога за жизнь старика не давала ему возможности переговорить с ней об этом. После своего возвращения Патриция вела себя как-то особенно нервно. Даже Дороти, прибывшая позже с их багажом, старалась никому не показываться на глаза.
Было очевидно, что трагическое происшествие оказало на обеих женщин сильнейшее эмоциональное воздействие, и Норман мог им только посочувствовать. Как им, должно быть, страшно было найти старика в таком состоянии на круизном теплоходе с весьма ограниченными возможностями оказания квалифицированной медицинской помощи! Особенно в случае Патриции, самой привыкшей полагаться во всем на отца.
Так что разговор, обещанный им Флоренс, пришлось отложить. Он собирался позвонить ей, как только у него появятся хоть сколько-нибудь хорошие новости, но с каждым уходящим днем начинал все сильнее бояться, что она больше вообще не захочет с ним разговаривать.
