Впрочем, конкретный способ значил не так и много. Гораздо важнее было то, что энергия взрыва направлялась вверх. Он обошел воронку по периметру, прихрамывая, потому что порез на ноге давал о себе знать. След на земле оказался не круглым, а скорее треугольным. Теперь он почти ясно видел, как тот, другой Рамон все проделал. Относительно неподвижный камень удерживал палку на месте, но стоило кому-то выдернуть палку из земли или хотя бы сорвать с нее тряпку, и заряд сработал. Его двойник не знал, с какого направления будут подходить его преследователи, поэтому расположил заряды так, чтобы радиус поражения вышел максимальным. Он сделал ставку на одну-единственную попытку — и в общем-то не прогадал.
Рамон пригнулся и еще раз провел пальцами по грязи — скорее из простого удовольствия коснуться свежей земли, нежели ради информации. От земли исходил сильный запах взрывчатки. Он попытался представить себе, что ощущал его двойник, расставляя эту западню. Радостное возбуждение или болезненное напряжение нервов? Или и то, и другое? Возясь с зарядами и взрывателями, прилаживая импровизированное спусковое устройство — и все с искалеченной правой рукой… И ведь получилось! Юйнеа подорвана, Маннек серьезно ранен. Что ж, счет по очкам сравнялся: удар за удар, летающий ящик за фургон. У Рамона даже сложилось граничащее с дурным предчувствием ощущение, что его прячущийся в деревьях двойник может и победить.
— Эй, чудище! — окликнул он. Стоявший у дальнего края воронки Маннек не двинулся с места. Его неподвижность, казавшаяся прежде зловещей, теперь представлялась Рамону всего лишь проявлением слабости, не более того. Хромая, Рамон подошел к нему. — Ты не умер? Ты меня слышишь?
— Я тебя слышу, — произнес Маннек.
— Я совершенно уверен, он израсходовал все три заряда. Ничего такого больше не повторится.
Маннек не ответил. Рамон сплюнул и почесался. Инопланетянин вздрогнул и опустил голову. Перья свисали с затылка бессильными побегами.
— Я не смог осуществить свой таткройд, — произнес инопланетянин. — Я поврежден. Мы вернемся к остальным и обсудим ситуацию.
— Но мы не можем так поступить! — вскинулся Рамон, живо представив себе жуткое убежище инопланетян в недрах горы. Он не мог — не мог, и все тут! — вернуться в эту пугающую черноту, чтобы провести там остаток жизни; погоня просто обязана была продолжаться, иначе у него не оставалось надежды на то, чтобы избавиться от этой торчащей из шеи штуковины. — Он наверняка где-то близко. У него ничего не осталось. Чем он может нам угрожать? Ножом и парой грязных штанов?
— Я ослаб, — сказал Маннек.
— Так и он тоже! Вы же ему палец на хрен отстрелили! Рана уже несколько дней как нагноилась! Он несколько дней в бегах. Он вот-вот лишится сил!
Маннек промолчал. Рамон продолжал попытки расшевелить его: разозлить, пробудить мстительность или верность долгу — что угодно, только бы это передалось тому по израненному сахаилу. Они не могли повернуть назад.
— Или твой гребаный таткройд заключается в том, чтобы поднять ручки и бежать к твоей гребаной мамочке, чтобы она утерла тебе нюни? Как последний трус? Так, да? Этот чувак до сих пор там, направляется к Прыжку Скрипача. Только мы знаем, куда он направляется. Мы еще можем догнать его. Если мы вернемся сейчас, это займет несколько дней. И тогда ему уже никак не помешаешь рассказать всем о вас!
Маннек снова не ответил, так что Рамон попробовал еще раз:
— Кстати, эта ловушка. Он снарядил ее совсем недавно. Иначе она сработала бы уже от какой-нибудь случайности. Нет, он где-то рядом. Возможно, даже схоронился где-то здесь и смотрел, как она сработает. А даже если и чуть дальше, если он наблюдал откуда-нибудь с дерева, все равно это совсем близко. Ты еще можешь догнать его.
Голова Маннека медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно тот отрицательно мотал ею. Рамон вздрогнул от леденящего страха. Не может, не должно так все кончаться. Им надо следовать дальше, за вторым Рамоном. Просто необходимо. Должно же отыскаться что-нибудь — какой-то аргумент, способный заставить раненого инопланетянина продолжить погоню. Руки у Рамона дрожали, в голове роились мысли. Он с трудом сдерживал побуждение наброситься на эту тварь, пинать его, лягать, только бы он принял нужное решение. Он так и не решил, что сказать, но все же заговорил и удивился собственным словам:
— И что они о тебе подумают? Те, остальные, что сидят в горе, твои братья? Они знают, что ты здесь. Они знают, зачем ты здесь, и, ради бога, не говори мне, что они не восхищаются тобой за это. И ты хочешь с позором вернуться? Как они тогда на тебя посмотрят, а? Ладно. Хочешь знать, каково это, когда твои братья отворачиваются от тебя? Что ж, флаг тебе в руки. Пошли. Да идем же, сукин сын гребаный!
Рамон замахнулся ногой и лягнул инопланетянина туда, где у человека находилось бы колено. Удар вышел несильный, но жесткий — как если бы он лягнул дерево, обернутое слоем резины. Маннек никак не отреагировал.
— Так возвращайся же, зануда проклятая! — выкрикнул Рамон, ощущая, как кровь приливает у него к лицу от злости. — Поворачивай и топай домой, пусть все увидят, какое ты ничтожество. Что ты с ними не связан. Посмотрим, как тебе понравится, когда они и срать с тобой рядом не сядут. Или тогда уже пошли дальше и покончим с этой историей! У них кишка тонка сделать это! Так покажи им, что у тебя есть яйца! Что еще может случиться хуже этого? Этот полоумный крысеныш может нас убить. Ты этого боишься? Значит, возвращаться ни с чем лучше, чем погибнуть в бою? Возьми себя в руки! Будь мужчиной!
Инопланетянин склонил голову, перья у него на затылке слегка шевельнулись.
— Я должен отдохнуть, — негромко произнес он. — Однако ты прав. Отказаться от исполнения функции — ойбр. Исполнить таткройд — вот главная цель.
— Еще какая, мать твою, цель!
— На некоторое время я сосредоточусь на исправлении организма. Когда продолжение выполнения функции не будет угрожать дальнейшими повреждениями, мы найдем человека.
— Ладно, — с облегчением выдохнул Рамон. — Раз так, ладно. Хорошо еще, у тебя huevos[14]не самые маленькие. Выследим его пешком. Это мы уж как-нибудь осилим.
— Скажи, он тоже такой? — спросил инопланетянин.
— Какой?
— Ты плохо координируешь свои мысли, — сказал Маннек. — Твой таткройд плохо сфокусирован, и твоя природа склонна к ойбр. Ты сочетаешь тягу к убийству с волей, но не нитудои. Ты насквозь неправилен, и если бы ты был только что вылупившимся кии, тебя бы переработали в исходный материал. Ты стремишься обособиться и воссоединиться одновременно. Твое течение постоянно конфликтует само с собой, и разрушительность этого процесса мешает исполнению правильной функции, но одновременно и позволяет одолеть границы, которые в противном случае сдерживали бы тебя. Тот человек тоже таков, или же ты продолжаешь отклоняться от его течения?
