Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
И вот этот взрывоопасный механизм, оживленный Богом на погибель мужскую, сидел сейчас и смотрел на Наташу.
– Пропала Софья, закончилось веселье, – шептала вдова. – Так Бог с вами, – ее взгляд на Наташу был странен: застывший, невидящий… – Любите, радуйтесь… А ведь могла бы… – прошептала она, – могла…
– А вы хоть знаете, что Никита застрелился? – тихо спросила Наташа.
– А отчего я, по-вашему, в этом уезде сижу? – зло ответила Софья и тут же улыбнулась: – Ах, как хорошо я эту историю для тетушки пересказала… – и вздохнула. – Ну что мы здесь сидим, может, Феофана уже сердечные капли там просит! Идемте, что ли…
И две женщины – одна, не имеющая слов, чтобы что-то сказать от открывшихся ей неведомых сторон человеческого поведения, другая – полная злобы и разочарования, – поспешили к дому.
Наташа вошла за опередившей ее Софьей в переднюю и увидела, что та уже сжимает в руках листы бумаги.
– Держите! – промолвила она напряженно. – Можете теперь всем все рассказать, если хотите, но, – Софья засмеялась тихим глубоким смехом. – Не знаете вы графа! Всей правды все равно не знаете. Мужчины при всей своей сумасшедшей романтичности, внезапно ими овладевающей, остаются, прежде всего, мужчинами! Животными, которые, имея возвышенные виды на одну, попутно, по желанию тела, идут в публичный дом или находят понимающую их женщину. И никогда вам, нежным и романтичным цветам, не скажут об этом, целуя вас теми же самыми губами, которыми еще час назад касались подрумяненной щечки гулящей!
Последние слова Софья уже прошипела, дав прорваться чувству ненависти к перепуганной и оскорбленной этой тирадой Наталье. Рассмеявшись тихим гортанным смехом Наташиному испугу, она, резко отвернувшись, вышла обратно в сад.
Наташа же поднялась к себе и спрятала мерзкое письмо подальше, думая, что, видимо, истинную натуру человека ничто не может скрыть. Достаточно посмотреть сначала на кающуюся, а потом на истекающую злобой Зюм. Она вздохнула грустно, поправила волосы и спустилась к гостям.
* * *
Там, в гостиной, вовсю разгорался спор между графом и доктором. Прислушавшись, Наташа поняла, что речь идет о любимой теме Никольского: сути физического и духовного в натуре человеческой. Вокруг спорящих образовался небольшой, дымный от сигарет кружок. Говорил Орлов:
– Милый доктор, но это мнение мое, можете со мной не соглашаться. Только один Бог знает, что в нас первично. Я считаю, что дух человеческий всегда может если не победить, то помочь немощному телу. Ведь вы сами в своей практике, возможно, наблюдали необъяснимые случаи исцеления. Когда больной одним только неистовым желанием жить побеждал смертельную болезнь и, напротив, какой-нибудь меланхоличный фаталист, подхватив легчайшую простуду, говорил себе, ну все, теперь я точно умру. И сколько ни пользуй его лекарствами, он умирает в полном соответствии со своим убеждением.
– Да, да, да, – улыбался в удовольствии от спора доктор Никольский. – Некоторые философы не только современности нашей, но и весьма древние замечали эту взаимосвязь. Что человек ест, то он и есть, что человек думает, то и происходит. Однако, друг мой, одними мыслями далеко не уйдешь. Вот, допустим, – доктор чмокнул сигаретой и выпустил изящное кольцо дыма, – пациент мой животом мучается страшно. Я ставлю диагноз воспаленного кишечника, и, чтобы несчастного от смерти исцелить, надобно срочное вмешательство хирургическое. Проще говоря, должен я ему живот разрезать и часть кишки удалить. Как вы думаете, если бы в этот момент я предложил больному усиленно подумать, что он здоров, заменило бы это операцию?
– Операцию, конечно же, не заменило, но вот настроить больного на хорошие мысли – это первейшая ваша обязанность. Семен Николаевич, мне даже странно, что я вам об этом говорю. Не вы ли каждый божий день поднимаете людям тот самый дух, утешаете и предвещаете полное всем выздоровление? Отчего же вы это делаете – не от предписанных же лекарям инструкций?
Саша подал с поклоном Никольскому очередной бокал вина со словами:
– А оттого, что врач вы отменнейший и прекрасно понимаете, что на вас, как на Бога, смотрят те, кто в болезни пребывают. А ведь Бог не может быть бездушным?
Рука Никольского чуть дрогнула, мягкость его лица сменила как-то резко проступившая усталость, и даже некая тоска появилась в нем.
– Э, как вы сказали, – тихо промолвил он. – Бог ведь не может быть бездушным… – Он приблизился к уху Орлова и почти прошептал: – Мой милый, я видел столько страданий, что почти уже сомневаюсь в этом…
Полковник Захаров стоял отчего-то чуть ли не сердитый. Небольшой шрам на его щеке покраснел.
– Я навидался достаточно за три войны: и величайшее проявление духа, и его же трусливое подобие. Всякое было, и вот что я вам скажу. Можно не залезать в высокие материи. Все гораздо проще. Многие люди, знаете ли, без всякого философствования пытаются себя на мажорный лад настроить. Потому как ежели не встанут они тотчас же и не пойдут, скажем, на вечерний кусок хлеба заработать, то прямо и помирать можно сразу. А жить-то хочется. Инстинкт это, понимаете, выжить любой ценой. Встроенный как компас в нашу сущность. Вот этот-то инстинкт удивительные дела может творить. Иногда смотришь: и незачем жить-то больше. Или болезнь какая неизлечимая, или в холоде и голоде, а цепляются, остатками сил, бессознательно цепляются, сами не понимают зачем. А затем, что стрелочка-то компаса одну сторону, одно направление показывает – жить. Звериное этакое. Надеждой это называется, что еще секунда, минута, день – и все изменится, все станет лучше. Вот это и есть самое удивительное в нас, такая сила веры…
Многие, окружившие спорщиков, согласно закивали.
– Эх, Семен Николаевич, – шутливо попинал граф Никольскому. – Такую тему задали, что… Что вам? – внезапно нахмурился граф на подошедшего Самойлина, посмевшего тронуть его за локоть.
Тот потянул графа чуть в сторону и, помявшись, протянул записку. Заговорил тревожно, приблизившись на не приятное для Орлова расстояние:
– Граф, простите, не моя это роль – в посыльных быть. Но, знаете, никогда не видел сестру в таком волнении. Шепчет: «Только бы успеть, только бы успеть…» – и руки ломает.
Орлов развернул записку: «Граф, – было написано там. – Клянусь вас больше никогда не беспокоить, но речь идет о жизни и смерти. Умоляю вас, уделите мне 10 минут. Я жду вас в дальней беседке. Софи».
Наташа, подходившая было к графу, чтобы, наконец, поймать его для разговора, только топнула от досады ножкой, увидев, как он опять куда-то уходит.
* * *
Да, вечер этот был совершенно особым для многих людей, имевших счастье проживать в Порховском уезде. Пока недоумевающий граф шел к дальней беседке, а Наталья, в ожидании его возвращения, занялась прямыми обязанностями хозяйки вечера (а именно села за фортепьяно), кое-кто занимался вещами уж абсолютно странными.
В тот самый момент, когда Наташа приподняла руки, чтобы опустить их на клавиши, Антон Иванович завыл. Он сидел на ковре посреди своей комнаты и выл. Почти так же, как и сегодняшней ночью, когда невозможно было сдержать охватившее его бессилие и разочарование.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
