– Иначе говоря, нет спасения, кроме короля. Не знаю, известно ли это вам, но король интересуется некой фрейлиной из окружения королевы-матери.
– Малышкой Отфор? Знаю, но для королевы она не представляет опасности.
– Почему же? Она весьма соблазнительна.
– Да, но и горда: именем, родовитостью. Я немного знаю ее, она с удовольствием с королем поиграет, потешит свое самолюбие, но ни за что не поддастся.
– Игра с королем опасна. Он скор на ненависть к тому, кого еще совсем недавно обожал, мне приходилось с этим сталкиваться.
– Ее этим не напугаешь. Она молода и еще ничего не боится.
– В таком случае ее нужно привлечь на нашу сторону: пускай покажет этому несносному мужу, что лучшим для него способом понравиться станет более частое посещение спальни своей супруги.
Тайную жену Бассомпьера это рассмешило:
– Вы сами ее об этом попросите? Я отказываюсь! У нее чрезвычайно острые зубки, крепкие, как гранит…
Мария вскинула руки в полном отчаянии:
– Тогда нам тоже остается только молить о чуде, больше я ничего не вижу. Король супружеское ложе оставил, жена его лишена малейшей надежды произвести на свет долгожданное дитя, и, если сир вдруг умрет, наши надежды на Гастона пойдут прахом: стань он и королем, Анна о браке с ним не захочет даже слышать.
Ситуация, казалось, зашла в тупик, но Мария была не из тех, кто привык отчаиваться. Короля требовалось непременно и хотя бы единожды до его предполагаемого отъезда ввести к королеве в спальню: ходили слухи, что Людовик XIII с воссоединением со своей армией и своим кардиналом в Италии, где дела принимали неприятный оборот, не задержится. Не только из-за императора, отказавшегося признать нового правителя Мантуи, – под стены Касаля вновь вернулись испанцы. Кардинал не терял зря времени: он потребовал от герцога Савойи ответить определенно, на чьей он стороне – французов или испанцев. А на случай возможного отказа императора овладел мощной крепостью Пинероль в опасной близости от Турина, столицы горного края, с тем чтобы использовать это преимущество в качестве разменной монеты при падении Касаля. У кардинала, по его настоянию, состоялась встреча с одним человеком, неким Джулио Мазарини, секретарем кардинала Панцироло и папским нунцием в Турине. Еще недавно это был неприметный молодой человек двадцати восьми лет. Но он наделен прямо-таки непомерным честолюбием и гениальным политическим чутьем. Папа Урбан VIII опасался, что конфликт между Францией, с одной стороны, и Италией с Испанией – с другой, может в значительной степени ослабить эти государства. Молодому, не лишенному привлекательности Мазарини отводилась роль секретного оружия. И от внимания прозорливого Ришелье это не ускользнуло…
Король собирался покинуть Париж в конце февраля. Поэтому Мария решила действовать безотлагательно. На счастье, теперь у нее был союзник: Ла Порт, вновь обретший милость и вернувший себе прежнюю должность при королеве. Столь же преданный, как и прежде, он тут же встал на сторону мадам де Шеврез. Так же как и она, он сожалел об утрате королем супружеского прилежания, поэтому они пришли к обоюдному согласию в том, что король обязан королеве как минимум одним ночным визитом. Мария без колебаний доверила Ла Порту эликсир Базилио с тем, чтобы тот добавил его в вино Людовику, которое он непременно пригублял, возможно, для храбрости, перед тем как войти в спальню королевы.
Подготовив все необходимое, напрасно ожидали они визита короля. Мария, с трудом сдерживая нетерпение, решила, что настало время действовать, и, собрав все свое мужество, испросила аудиенции. На подобный шаг она отваживалась впервые после того, как между ними возник разлад, а потому сердце у нее билось тревожно, когда она вслед за капитаном гвардии Его Величества переступала порог королевских апартаментов. Людовик ожидал ее в оружейной палате, где, склонившись над столом, изучал I мушкет новой конструкции, только что ему принесенный, а потому поначалу не заметил присутствия застывшей перед ним в реверансе визитерши.
Решив для себя проявить возможное терпение, Мария чувствовала, что выдержка покидает ее:
– С позволения Вашего Величества я хотела бы подняться, сир, стыдно будет мне свалиться у его ног. Вчера я упала с лестницы и…
– Встаньте, мадам, встаньте. Знавал я вас и менее исполнительной в отношении протокола.
– То было время, когда Ваше Величество оказывали мне честь считать меня своим другом, об утрате чего я не перестаю сожалеть…
– Вы же сами все для этого и сделали. Но вы пожелали, чтобы я вас принял, и вот вы здесь. Чего вы хотите?
Сказано это было весьма резким тоном, и Мария подавила вздох огорчения. Встреча начиналась плохо, но у нее хватило мужества сохранить решимость. – Сир, – заворковала она как можно любезнее, – сегодня вечером я хотела бы рассказать королю о его венценосной супруге. Ничего нового я не сообщу, если скажу, что со времени милостивого позволения занять место рядом с ней я почти не вижу ее и я не могу позволить себе скрывать от короля и далее то, что меня мучает.
– Боже мой, и какова же причина? Если бы она заболела, мне об этом доложили бы.
– Не телом страдает она, а душой, хотя влияние одного на другое и общеизвестно. Королева больше обычного молится…
Король хохотнул довольно зло:
– То, что это беспокоит вас, меня не удивляет, мне это скорее доставляет удовольствие. Хорошо, что королева Франции стала чаще общаться с Богом. Франция от этого лишь выигрывает.
Желчность его слов поколебала ее решительность, и Мария пошла ва-банк:
– Но она при этом плачет! Что же касается Франции, лучшим для нее стало бы рождение дофина, а я не вижу, как при нынешнем положении дел Господь смог бы внять мольбам королевы, если король продолжает избегать ее. Явление Святого Духа имело место лишь единожды за всю историю, только Франции нужен наследник престола, а не мессия.
Своей тирадой Мария добилась лишь того, что король побагровел. Взгляд его полыхнул, а когда он заговорил, дерзкая герцогиня на мгновение испугалась, что будет отправлена если не в Бастилию, то в Венсен.
– Дерзости вам не занимать, мадам де Шеврез, ну да это ни для кого не секрет. Между тем вам следует знать, что наглость ваша меня уже не забавляет.
Мария присела, расстелив вокруг себя по полу парчовое платье, но не склонив при этом головы:
– Если Ваше Величество не желал бы услышать дерзость всякий раз, когда я открываю рот, он заметил бы, что я всего лишь беспокоюсь, испытывая к моим сюзеренам любовь, самоотверженную и почтительную. Сир, вы завтра уезжаете, королева непрестанно боится за вашу жизнь. Прикажите меня заточить в тюрьму, если вам того так хочется, но умоляю вас – не ложитесь сегодня спать, не нанеся ей визит!
И в ее голосе, и в ее прекрасных голубых глазах дрожали слезы. Людовик некоторое время смотрел на нее, не говоря ни слова, затем наклонился и протянул ей руку, помогая подняться:
