передвинула его поближе к микрофону. Затем трагическим голосом начала монолог Отелло, обращенный к спящей Дездемоне, которую он укоряет в неверности:
Я задушу тебя — и от любви
Сойду с ума. Последний раз, последний…
Сестра моя это так сказала, что зал замер. А когда Женька, придушив Дездемону, выхватила неизвестно откуда огромный нож и со словами: «Еще жива? Я изувер, но все же милосерден. И долго мучиться тебе не дам!» — воткнула его в несчастную жертву, зрители охнули. Кстати, ножик был мой, со специальным лезвием, уходящим в рукоятку.
В общем, Женька сорвала такие аплодисменты, которыми не награждали ни нас с Агатой, ни даже Будку. Винокур вообще был в восторге:
— Ну, как он ее! То есть она — его. Вернее, она — ее. Фу, черт. Совсем запутался. В общем, прикольная у тебя сеструха. Слушай, Круглый, а я забыл, она у тебя в каком классе?
— В одиннадцатом, — ответил я.
— А-а-а, — разочарованно протянул Винокур. — Далеко.
— Бывает, — ответил я.
После Женьки было еще несколько выступлений. В результате мы с Агатой досидели до самого конца. Когда мы наконец покинули зал, она с досадой проговорила:
— Теперь еще ждать результатов. До самого понедельника.
— Ну, тебя-то точно возьмут, — ни секунды не сомневался я.
— Тогда и тебя, — ответила она. — Ты не хуже меня эту сцену играл.
— Не знаю, не знаю, — пожал плечами я.
А про себя добавил: «Если я попаду в студию, то только благодаря тете Нонне и еще потому, что мальчиков мало».
На выходе из зала нас поджидал Будка:
— Молодцы, — похвалил он. — Только ты, Круглый, в самом начале чего-то не по делу суетился. Но вообще это… талантливо.
Кажется, наш Будка уже вообразил себя мастером сцены. Хотя, наверное, у него какое-то право на это было. Я честно признался:
— Ты гораздо лучше нас выступил. Кстати, откуда у тебя такой классный текст про пса?
— Дома нашел, — широко улыбнулся Будка. — Мне книгу давно подарили, вот она и лежала. А теперь я прочел и понял, что это как раз то, что надо. И текст запомнился как-то сам собой. А книгу написал Киплинг. Называется «Ваш покорный слуга Пес Бутс».
— Дай почитать, — попросила Агата. — Я про собак люблю.
— В понедельник принесу, — пообещал Митька.
К нам подбежала Адаскина.
— Ну, вы хитрюги! — тряхнула она густыми черными кудряшками. — Надо же, какие военные тайны. Ты даже от меня, Агата, скрыла, что будешь выступать вместе с Климом.
Чувствовалось, что это сильно задело Зойку. Однако Агата ничуть не смутилась:
— Ну, ты же, Зойка, отказалась со мной репетировать.
— Зойка? — разинул рот Будка. — Она что, должна была Ромео играть? Тогда хорошо, что отказалась.
Я с ужасом покосился на Зойку. Ее круглое личико с пухлыми щечками залилось ярким румянцем. Глаза свирепо сузились. И она процедила сквозь зубы:
— Это почему же хорошо?
Момент наступил напряженный. Однако до Митьки, видно, уже дошло, что он ляпнул лишнего, и он постарался сгладить неловкость:
— Во-первых, Адаскина, ты на Ромео совсем не похожа. И даже ростом ниже Агаты. Вот и прикинь, как бы вы смотрелись на сцене.
Зойкино лицо несколько подобрело.
— Ну, в общем, конечно, да, — согласилась она. — Поэтому-то я и уговаривала Агату стать Ромео. Я бы сыграла Джульетту, и все было бы нормально.
— Теперь чего говорить, — махнул рукой Будка. — Уже поздно.
— А как вам мой сольный номер? — осведомилась Адаскина.
Будка крякнул, взглянул на часы и, выпалив вдруг: «Ой, мне пора!» — унесся прочь.
«Вот гад, — подумал я. — Удрал, а нам отдуваться».
— Так вам понравилось? — не унималась Зойка.
— Понравилось, понравилось, — скороговоркой произнесла Агата.
— О-о-о! — отделался ничего не значащим восклицанием я.
В это время из школы вышла Танька Мити́чкина, и Зойка полностью переключилась на нее.
— Видели? Вот кому на сцену противопоказано выходить.
— А по-моему, она была вполне ничего, — вырвалось у меня.
Я словно поднес фитиль к пороховой бочке, и Адаскина взорвалась. Закатив глаза к небу, она простонала:
— Ми-ти́ч-кина? Ничего?
— Ну да, — уже был вынужден отстаивать свою точку зрения я.
— Агата, а ты что молчишь? — воззвала к подруге Зойка.
— Да не знаю, — пожала плечами та. — По-моему, Танька выступала вполне нормально. Во всяком случае, не хуже многих.
— Не хуже многих? — всплеснула руками Зойка. — Ну, я не знаю, где у вас были глаза. По-моему, Танька выглядела просто ужасно. Мне даже жалко ее. Ну, чего сунулась, куда не надо?
Зойка все больше меня раздражала. На себя посмотрела бы. Вот уж ее и впрямь было жалко.
— Да оставь ты в покое Мити́чкину, — наконец перебила ее Агата. — Какое тебе до нее дело. И вообще, мне пора домой. Я не думала, что просмотр так надолго затянется. Проводишь? — повернулась она ко мне.
— Конечно, — обрадовался я.
Адаскина, кинув на нас завистливый взгляд, с плохо наигранным равнодушием проговорила:
— Вообще-то я тоже спешу. Ладно, Агаточка. Созвонимся завтра утром.
Все-таки она была никудышной актрисой.
Я пошел провожать Агату домой. По дороге мы обсуждали разные выступления и много смеялись. Хорошо, когда испытания и волнения позади. Я даже изобразил, как пигалица из пятого класса пела жестокий романс, и в результате довел Агату до дикого смеха с икотой. А потом она принялась вспоминать наше выступление и хвалить меня.
— Понимаешь, когда ты начал шастать по сцене, я, честно говоря, решила, что все погибло. А ты вдруг собрался и классно сыграл. У тебя даже на репетициях так не получалось.
Естественно, я не стал распространяться, почему у меня получилось. Слишком было бы много чести этому Ваське! Но, естественно, Агатины похвалы были настоящим бальзамом для моего раненого сердца. И смотрела она на меня при этом так… Ну, в общем, хорошо смотрела.
Мне было радостно, но одновременно и грустно. Потому что наши репетиции кончились и отныне у меня нет больше предлога каждый день после уроков приходить к Агате. Да и наша вечерняя прогулка подходила к концу. Мы уже приближались к дому Агаты.
— Слушай, — решился наконец я. — А может, завтра куда-нибудь сходим? Или, например, с Бесиком погуляем вместе.
— Не могу. Извини. Завтра никак не могу, — по-моему, смутилась она.
— Ты куда-нибудь уезжаешь на воскресенье? — поинтересовался я.
Агата молча кивнула.
— Ну ладно. Тогда до понедельника, — вздохнул я.
Она снова кивнула и, бросив: «Пока», — скрылась в подъезде. Я повернул к Рождественскому бульвару. На душе у меня вмиг сделалось очень скверно. Однако, когда я подошел к родному дому, мне несколько полегчало. Я вдруг сообразил: если Агата и впрямь уезжает на воскресенье, значит, и с Васькой по идее раньше понедельника
