на ее щеках распространился на шею, ключицы, а затем воздух наполнился ароматом пряного яблока и ночного жасмина. Мои клыки болели, они все еще выступали после кормления несколько минут назад. Все, что я мог сделать, — это удержаться от того, чтобы не вонзить их в нее снова.
Но меня заворожили ее глаза. Она пристально смотрела на меня, ее дыхание стало поверхностным и затрудненным.
— Скажи, что любишь меня.
В ее просьбе сквозила боль, а затем я почувствовал ее внутри себя — неуверенность.
Наша привязанность натянулась. Как она могла сомневаться в моих чувствах к ней? Как я мог убедить ее?
— Я люблю тебя, — пробормотал я, не разрывая зрительного контакта. Она застонала, и двигалась в такт движениям моей руки. — Когда я говорю, что люблю тебя, я имею в виду, что я родился для тебя. Я существую для тебя. Ты — воздух, которым я дышу. Ты — кровь в моих венах. Ты — часть меня, любовь моя.
Она распахнула глаза, когда я закончил говорить, и я завладел ее ртом, пробуя на вкус ее освобождение. Ее тело дрожало, и она покачнулась, но я крепко держал ее, отдавая каждую унцию наслаждения, которое мог доставить.
Когда я наконец прервал поцелуй, она рухнула в мои объятия, и я обнял ее, повторяя слова, которые я произнес, как заклятие, чтобы отогнать все ее дальнейшие сомнения. Через несколько минут я помог ей одеться и указал на елку.
— Наряжаем или делаем печенье? — спросил я.
— Определенно печенье. После этого мне нужен сахар. — Ее кривая усмешка вызвала во мне приступ собственнического возбуждения.
Я засунул руки в карманы, прежде чем снова не потерял контроль над собой, и мы не провели весь день полуголыми.
— Хорошо. Ты должна показать мне, что делать дальше.
Мы вернулись на кухню. Тея подошла к раковине и вымыла руки, а я рассмеялся.
— Что? — возмущенно сказала она. — Я не хочу, чтобы у них был привкус секса.
— Думаю, если бы ты стремилась придать печенью вкус секса, у тебя могло бы получиться. — Но я последовал ее примеру, пока она разогревала духовку и доставала тесто из холодильника. Потянувшись за полотенцем, я вытер руки и наблюдал, как она посыпает мукой столешницу.
— Мы не хотим, чтобы они прилипали, — объяснила она.
— Никаких прилипаний. Понял. — Я не стал утруждать себя тем, чтобы сказать ей, что я это понял, в основном потому, что она была такой очаровательной, когда показывала мне, как все делать.
— Это самое сложное. — Она развернула тесто и со шлепком вывалила его на столешницу. — Нужно раскатать его как следует.
— Позволь мне. — Я взял французскую скалку и отодвинул ее в сторону.
Тея сжала губы, когда я начал раскатывать тесто, словно воздерживаясь от комментариев. Но через минуту она вздохнула.
— Ты уже делал это раньше.
— Да, я уже раскатывал тесто, — признался я.
— Ты сказал мне…
— Что я никогда не пек рождественское печенье, — перебил я. — Это правда. Но я уже готовил раньше.
— Ты умеешь готовить?
— Кое-что умею. — Я пожал плечами, размышляя, не пора ли упомянуть о моем опыте с «Le Cordon Bleu» на рубеже двадцатого века.
— Ты учился в «Le Cordon Bleu», — потрясенно сказала она, и я понял, что позволил своим мысленным щитам ослабнуть. — Ты мог бы упомянуть об этом.
— Только несколько недель. Мне нужно было чем-то заняться.
— Тебе нужно было чем-то заняться? — повторила она, все еще пристально глядя на меня.
— Хочешь верь, хочешь нет, но жизнь в течение тысяч лет может стать немного утомительной. Иногда я развлекаюсь.
— А чем еще ты развлекался? — спросила она с подозрением.
Прежде чем я успел остановиться, на ум пришло несколько моих прошлых увлечений.
— Погоди, на каких инструментах ты играешь? — Она уловила обрывки моих мыслей. — И медицинская школа? Правда?
— Бывают моменты, когда эти навыки бывают полезными, — объяснил я.
Она уперла руку в бедро и покачала головой.
— Например, когда? Часто тебе удается кого-то полечить?
— Я изучал медицину до чумы. Вампиры не болеют. Это было полезно.
— Ты… пережил чуму? — Ее руки безвольно повисли, пока она осмысливала сказанное.
— Я расскажу тебе в другой раз, — пообещал я ей. Это была долгая, удручающая история. Не то, что я хотел бы пережить заново во время праздников. Я положил скалку на прилавок рядом с равномерно раскатанным тестом. — Как я справился?
Ее глаза прищурились, когда она оценивала мою работу.
— Думаю, неплохо.
— Неплохо? — Я насмешливо хмыкнул.
— Ну, я ожидала большего от вампирской Джулии Чайлд, — она пожала плечами.
Я проигнорировал ее и потянулся к корзине с формочками для печенья. Схватив одну, я положил ее в центр и надавил.
— Вот так?
— Прекрати, — приказала она мне. — Ты должен все спланировать. — Она отпихнула меня и взяла корзину. Нахмурившись, она посмотрела на формочку для печенья, которую я воткнул в середину листа, и принялась за работу, расставляя формочки по кругу, как сумасшедший пазл. Она сосредоточенно прикусила губу, и я совсем забыл о печенье. Я был очарован ею.
Она не была человеком. Теперь мы это знали. Но я никогда не был с кем-то, кто чувствовал бы себя таким смертным, таким живым. Я понимал, почему это много значит для нее. Я чувствовал это — связь каждого движения с ее прошлым. Мое собственное прошлое было запутанным и туманным. Я забыл половину того, что пережил в своей жизни.
Она была так молода, а теперь хотела, чтобы я обратил ее. После этого…
— Теперь мы кладем их на поднос, — объявила она, прерывая мои мысли.
— А что мы будем делать с этим? — Я указал на оставшееся на столе тесто.
— Снова раскатаем его и сделаем еще печенье. — Она озорно улыбнулась, отщипнув от него небольшой кусочек. — И немного съедим.
Я поморщился.
— Сырое тесто для печенья?
— Серьезно? — Она вытаращила на меня глаза. — Только не говори мне… знаешь что, не
