Виллоу Уинтерс и Амелия Уайлд
Притворись, что любишь меня
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения.
Спасибо!
Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
ПРОЛОГ
Входная дверь скрипит, открываясь медленно и аккуратно. Слабый звук тут же заглушается громкой музыкой, смехом и звоном фишек, падающих на покерный стол. Помещение заполнено сигарным дымом и брутальными мужчинами с застывшими искренними улыбками на лицах, когда они играют на украденные деньги. Полдюжины из них прячутся в задней части современного дома.
В комнату входят четверо мужчин, одетые во все черное, в кожаных перчатках, но без масок. Перед ними стоит детская кроватка, рядом с ней на камине — стоит колонка, из которой доносится колыбельная, призванная убаюкать младенца. Малыш держит в пухлых маленьких ручках погремушку, широко раскрытые глазки смотрят, но не видят, как мужчины осторожными шагами идут по коридору. Пол скрипит в знак протеста, но, как и входная дверь, еле слышно. Ни один из мужчин в доме не ждал от сегодняшнего вечера ничего, кроме выпивки и возможности сделать ставку во время ежемесячной игры в покер.
Успокаивающий припев колыбельной прерывает стаккато выстрелов, прорезающих тишину ночи. Со стороны лестницы у входа в дом раздаются шаги, женщина торопится вниз, переполненная тихим ужасом матери. К ее крикам присоединяются другие, но хаос длится лишь мгновение. Одна размытая тень, одна казнь, проведенная планомерно и спланированная годами.
Колыбельная не прекращается, когда один из нападавших хватает женщину за талию. Ребенок не видит, как его мать борется в объятиях неизвестного мужчины в попытке дотянуться до него. Женщина умоляет и молится, но ее сил хватает лишь на то, чтобы беспомощно биться в руках того, кто более подготовлен и гораздо сильнее ее.
Сладкая мелодия ужасно противоречит тишине, наступившей после звона пуль о кафельный пол. Вокруг покерного стола лежат тела мужчин, кровь напитывает их сшитые на заказ костюмы и когда-то белоснежные рубашки на пуговицах.
Мертвую тишину дома нарушает лишь колыбельная, которую младенец слышал еще до своего рождения. Шаги уже не так осторожны, когда музыка внезапно смолкает, и мужчины расходятся. Женщину уносят, несмотря на ее отчаянные попытки добраться до своего ребенка.
К кроватке подходит мужчина и хватается за перила грубыми, мозолистыми руками. Младенец, завернутый в одеяло, но умудрившийся каким-то образом освободить маленькие ручки, смотрит в темные глаза. Грубый голос что-то шепчет мужчине у кроватки, но тот лишь кивает в ответ. Он убил столько людей, скольким не жал руку.
Мужчина осторожно берет ребенка на руки и прижимает к своей груди.
— Тише, малыш.
С трудом выравниваю дыхание, когда очередной крик прорывается через горло. Слезы застилают глаза, обжигая их, когда бью кулаками по багажнику. Меня похитили, я в ловушке, и больше мне ничто не подвластно. Ужас, грозящий поглотить меня, берет верх.
— Мой ребенок! — снова кричу, умоляя не обращающих на меня внимание мужчин. — Пожалуйста! — умоляю я их.
Они не слушают. Даже когда меня охватывает паника, а адреналин бьет по венам, я слишком хорошо понимаю, что они меня не слушают.
Я знаю, чего он хочет.
Мое колотящееся сердце замедляется и меня охватывает холод, когда слышу стук по стальной крышке надо мной.
— Тише, ты же не хочешь разбудить ребенка, — говорит мужчина, его голос доносится сквозь металлический корпус багажника.
— Пожалуйста, — шепчу я так тихо, что не уверена, что хоть одна душа может услышать.
Приказ прозвучал окончательно, но с оттенком сочувствия, хотя я могу и ошибаться. Возможно, я только воображаю подобие милосердия.
— Слушайся меня и все будет хорошо.
Два дня назад
Шаги моего брата хрустят по снегу. Флетчер молчит, но я более чем уверен, что знаю, что он хочет сказать. Пронизывающий ветер развевает мой черный галстук на ветру, когда смотрю на высеченные камни. Два человека, которые не должны были умирать, будут лежать здесь вечно.
— Что это?
Мне едва удается задать этот вопрос после того, как проглатываю тяжелый комок в горле. Это все ради них, ради моей жены и сына, которых я потерял много лет назад, и все же мне кажется, что я их предал.
— Я могу что-нибудь сделать? — спрашивает мой брат позади меня так тихо, что резкий ветер почти заглушает его слова.
Поворачиваюсь к нему лицом. Брат стоит в угольно-черном костюме, скрестив руки на груди. На его лице застывает маска раскаяния всякий раз, когда мы оказываемся здесь.
— Прошло шесть лет, — говорю я правду, которую он уже знает.
Он только кивает, а затем прочищает горло, совершая необходимые шаги, чтобы сократить между нами расстояние. Он сглатывает так сильно, что это слышно, прежде чем сказать:
— В пятницу вечером. Все готово.
Когда передо мной стоит брат, а позади — прошлое, я слишком хорошо понимаю, что то, что собираюсь сделать — жестоко и непростительно. Но тот ублюдок забрал моих жену и ребенка… это справедливый обмен.
— Ты уверен в этом? — спрашивает брат.
У меня нет ответа; все, что я знаю — это то, что мне нужно, чтобы это произошло. Нужно больше, чем воздух.
ГЛАВА 1
Дрожь не прекращается. Я не смогла бы остановить ее, даже если бы попыталась. Еще одна волна пробегает по мне, когда холод камеры скользит по едва прикрытой коже. Непроизвольно вздрагиваю, когда поджимаю колени к груди и смотрю на вентиляционное отверстие, через которое доносятся тихие обещания того, что меня ждет. Я слышу всех мужчин, слышу все, что они говорят, и что они должны оставить меня в покое.
Он сказал, что никто меня не тронет. Что нужно оставить меня здесь, пока он не будет готов.
Мужчины не задают вопросов, но знают, что я здесь, в подвале, притаилась в углу своей камеры. Из носика в шлакоблочной стене за моей спиной тихо капает вода, что является относительным постоянством, и время от времени включается отопление. Громкий щелчок сигнализирует о его начале, но тепло не для камеры, а для верхнего этажа.
Хлопчатобумажная ночная рубашка,
