бывают специально отведенные места? — поинтересовался Фома у Доктора, подозрительно разглядывая аборигенов, явно не принадлежащих к поколению трехразового питания.
— Я, например, сильно сомневаюсь! — резюмировал он. — Это же припомойное прет а порте! Дети Короленко и Бичер Стоу!
Старик и мальчик были действительно невероятно живописны в своих отрепьях. Мало того, что их лохмотья были разорваны вдоль и поперек и непонятно, как держались, так старик был еще в такой страшной шляпе, словно ее использовали в качестве пыжа в праздничном салюте. Мальчик держал то ли прут, то ли удочку, и платье на нем было настолько просвечивающе ветхим, что казалось рыболовной сетью с заплатами, которые хлопали на ветру, а мальчик — попавшим в нее новым Ихтиандром.
От всего этого веяло такой пронзительной нищетой, что не будь Фома так голоден, он бы обязательно погладил мальчика по голове, как хармсовский граф Толстой, писатель. Рядом со странной парочкой стояло ведро, больше похожее на стоптанный башмак, оно было мято-перемято и общей люмпен-гармонии не нарушало.
— Нет! — прошептал Фома, вконец разочаровавшись в действительности. — Эти заплаты семафорят мне, что их обладатели не едят и даже не кушают, они перехватывают, Доктор! Больше всего я не понимаю людей, жующих на ходу, без трепета животного и вдумчивости парнокопытной. Очень у меня к ним большой вопрос, Доктор, зачем они живут?.. И вообще, что они делают?
Доктор молчал, покусывая травинку.
— Кроме того, они еще и рыбаки, уй! — догадался Фома. — Утро — самый клев!.. Как бы не заплакать при вашей встрече!.. Ну, тогда мы точно про обед ничего не узнаем, рыбаки же сумасшедшие: не едят совсем! Стоят целый день по… — Фома подумал. — По край рубахи в воде и горя не знают.
— Я рыболов, а не рыбак, — веско ответил Доктор.
— Ну, так давай подойдем и поговорим, раз здесь столько рыболовецких мужчин.
— Сначала посмотрим-послушаем, потом, может быть, подойдем, а потом, возможно, даже и поговорим.
— Какой же ты нудный, Апомедонт Максимович!.. Всего боишься, словно Кунктатор перед Ганнибалом! Включай громкость!..
— Деда, а розовые круги это хорошо? — спросил мальчик.
— Да, как же! Хорошо!.. Сто лет назад было хорошо! — проворчал дед и ткнул рукой вперед, указывая на какое-то место в реке.
— Бросай камень, тетеря! — приказал он; мальчик бросил. — Теперь жди, сейчас пойдут… Ну, соня, пошли что ли?
— Пошли, деда, пошли!
— Какого цвета?
— Голубого.
— Отлично, сынок! Точно попал! Я их три дня уже жду, да вот рука не та…
Старик даже встал от нетерпения, покряхтывая. Он оказался довольно высок, хотя и сгорблен слегка, и не так дряхл, как казалось на первый взгляд, когда ему можно было дать лет сто. Живой еще был старичок.
— Теперь что, зачерпывать?
— Зачерпывай, паря, зачерпывай!.. Внимательно! Первые десять-двенадцать голубые будут, а дальше муть пойдет. Ну!.. Скорее, сынок! Да зачерпывай же, тетеря!
Он подошел вплотную к мальчишке. Тот прутиком боязливо подталкивал что-то на воде к себе. В другой руке у него было ведро.
— Отслаивай!.. Эх, где мои руки!.. Тащи и сразу отслаивай, говорю! Вот так! Вот и ладненько. Сколько поймал?
— Восемь штук, деда!
— Ничего, ничего. Молодец! Пока и этого хватит. Голубые по хорошей цене идут.
— А розовые?
— Розовые — нет! — отрезал дед, и толкнул мальчика в воду.
— Нет, это не Вологда, — вздохнул Фома, и мальчик повис над водой.
Доктор обернулся на Фому, Фома выпучил глаза и зашептал:
— Гадом буду, Док, не хотел!..
Тот укоризненно качнул головой.
— Теперь уж точно придется поговорить.
— А как ты хотел? — возмутился Фома. — Без обеда?..
Он не договорил, потому что дед, несмотря на пенсионный возраст и библейскую скрюченость, бросился к ведру и застыл в выжидательной позе, не зная откуда грозит опасность.
— Не стоит этого делать! — проговорил Доктор, выходя из кустов. — Вы же не хотите остаться здесь навсегда?
— Нет! — сказал дед миролюбиво, и через мгновение в них летела голубая молния.
Доктор поднял руку, голубой круг притормозил, повертелся, шипя как масло на сковороде, а потом со страшной скоростью ринулся обратно. Дед как стоял, так и упал, словно кегля, обвитый голубым кругом.
— Отец, вас же предупреждали! — Доктор присел рядом со стариком, помог ему сесть. — Давайте теперь поговорим.
— Давайте! — охотно сказал тот. — Я просто должен был попробовать, сами понимаете, господа.
— А он фаталист, Док! — удивился и словно обрадовался Фома.
— Как ты, — согласился Доктор.
— А скажи, дедуля, — спросил Фома, осторожно обходя застывшего мальчишку, — что у вас за страна такая, чем живете, пока не умираете? Ведь умираете?.. Вот-вот!.. И кушаете, наверное? Рассказывай, дед, не стесняйся, я очень любопытный до вашей сторонки! Далеко ли город и какие в свете есть чудеса, чтобы поесть?..
Дед испуганно смотрел на Фому, тот развалился с отсутствующим видом на берегу рядом с висящим мальчишкой. Маленького оборванца надо было разблокировать, но Фома не помнил, как это делается. Остановив и зафиксировав мальчика в пространстве совершенно случайно, он стал относиться к себе с уважением и опаской, как к страшному, но неизвестному оружию. Просить же Доктора ему было почему-то неудобно. Подождем, решил он, а то смотри за обоими.
Дед, принимая вальяжность Фомы за враждебность, понял, что дела его плохи и в отчаянии посмотрел на Доктора. Доктор успокаивающе кивнул:
— Расскажите нам, пожалуйста, что это за места, как называются, кто правит, чем живут — в общем, что интересного в ваших краях?
От его слов, а главное от голоса, старик немного обмяк.
— Ничего, — заговорил он скрипучим голосом. — Ничего интересного, кроме несчастий, в наших краях вы, господа хорошие, не найдете. Хоть вдоль, хоть поперек!.. А места наши называются Великия и Малыя, Белыя и Синия Кароссы.
