народа церковь, её обязательно надо посмотреть!
– Бедный Джефф, – пожалела американца Зара, – это для нас все эти церкви важны, они часть нашего быта и характера. Они нам кажутся величественными и красивыми. А для него? Мрачные строения из серого базальта с голыми стенами и скромным алтарём. Узкие окна без стёкол, замшелые, истёртые хачкары и свечи в песке. Это же не католические соборы и православные храмы с иконами, фресками, росписью, цветами и бархатом.
– Всё так! – согласилась я. – Но только в старых-старых армянских церквах я чувствую себя ближе к Богу. Интимнее как-то, откровеннее. Ничто не отвлекает, не мешает обращаться к Нему, – я подняла глаза к небу. – И небо армянское особенное, и воздух, и вода.
Перед нами на совершенно плоской вершине, как будто паря над окружающими горами, высился безусловный шедевр армянского зодчества – Гандзасар.
– Ах! – не удержалась я. – Какая красота!
К нам уже бежали местные экскурсоводы.
– Подходите, дорогие гости! Сейчас всё расскажем. Недорого!
– А по-английски? – ради интереса спросила я.
– И по-английски, конечно. Вон Вазген Акопович – кандидат филологических наук, он всего Шекспира в подлиннике наизусть читает. Мамой клянусь!
К нам подошёл худой, скромно одетый, с горбатым носом и гордой осанкой немолодой человек и представился:
– Шекспировед профессор Хачикян!
Мы с Зарой прыснули.
Джефф удивлённо на нас посмотрел.
– Ничего-ничего! Не обращай внимания. Ты просто фильм «Мимино» не смотрел.
Профессор Хачикян заговорил на прекрасном английском. Не только я, Джефф был приятно удивлён: наконец-то он слышал правильную английскую речь, по которой очень соскучился, а не мой корявый перевод.
– «Гандзасар» в переводе с армянского означает «Сокровище гор», – рассказывал профессор, направляясь к монастырю. – Древнее предание гласит, что в усыпальнице храма захоронена отрубленная царём Иродом голова Иоанна Крестителя (по-армянски – Ованеса Мкртича), каким-то образом попавшая в конце концов к князю Хаченского княжества Асану Джалалу. В труде Мовсеса Каланкатваци «История страны Агванк, или Восточного края Армении» об этом говорится: «И поместил он её там, и над ней построил удивительную и восхитительную церковь католике во Славу Бога Христа и Крестителя Его Святого Иоанна. А в день освящения церкви назвал её именем Святого Иоанна…»
У Дфеффа глаза полезли на лоб. Он откровенно наслаждался элегантным британским акцентом профессора.
Забыв про усталость, выхлопные газы старого «Ниссана» и непрерывное курение Сурена-джан, мы семенили за нашим гидом.
– А давно он тут стоит? – спросил Джефф.
– Восемь веков! – профессор махнул рукой в сторону церкви с остроконечным куполом и простым крестом на вершине.
– А что написано на стенах? – Джефф подошёл поближе. – Это по-армянски? Как вы буквы отличаете одну от другой? Они же абсолютно похожи!
– Ты ещё грузинский алфавит не видел, дарлинг.
Профессор улыбнулся мне:
– А автор один – Месроп Маштоц. На стенах записана история Гандзасара, а на барельефах изображены сцены из Библии: Адам и Ева в раю, распятие Христа. А ещё говорится про меликов – армянских князей. Именно в Гандзасаре испокон веков собирались они для объединения против врагов и принятия решений.
Профессор направился к краю площадки.
– Подойдите сюда, если высоты не боитесь, – поманил он нас.
Я подошла поближе.
– Мамочка! Это невероятно!
Со смотровой площадки открывался великолепный вид на горы Карабахского хребта. Можно было разглядеть быструю реку Хачен в долине, небольшие стада овец казались кусочками ваты на зелёном бархате полян.
– Становитесь вот здесь. Это самая удачная точка для фотографий, будет видно всё великолепие и монастыря, и гор, – сказал нам профессор. – Давайте фотоаппарат. Я уже на лучших видах собаку съел.
Сурен осторожно вёз нас по крутой дороге вниз к деревне Ванк. Слева тянулся длинный забор, сделанный из плотно подогнанных друг к другу белых прямоугольных номеров с машин. Чёрные цифры и русские буквы – наследие ещё советских времён.
– Какой забор интересный! Никогда такого не видел! – удивился Джефф.
– Переведи ему, – сказал Сурен. – Это военные трофеи. Номера сняты с машин азербайджанцев.
– Ооо! А что случилось с владельцами? – спросил Джефф.
Сурен посмотрел на Джеффа в зеркало дальнего вида.
– Война была, Джефф-джан.
– Зачем пугаешь нашего гостя? – тётя Лаура стукнула водителя веером по голове. – Лучше остановись в деревне. Там кафе есть симпатичное, новое, на американские деньги, кстати, построенное. Кофе выпьем, а то меня совсем укачало. И перестань курить хоть на минуту!
Мы расселись за столиками на террасе кафе. Принесли круто заваренный обжигающий кофе с пенкой в маленьких белых чашках.
– А позавтракать здесь где-нибудь можно? – спросил Джефф и оглянулся по сторонам. В кафе никого не было, кроме троих мужчин, явно местных, за соседним столиком, перед ними тоже стояли кофейные чашки, лежали пачки сигарет.
Я перевела вопрос Джеффа тёте Лауре.
– Боюсь, что нет. Здесь я никого не знаю.
От соседнего столика вдруг отделился один из мужчин и подошёл к нам.
– Барэв дзэс! – поздоровался со всеми за руку и представился: – Овик Закарян. Местный врач. Доктор. Ай эм доктор.
Джефф кивнул головой: понял.
– Откуда вы узнали, что он американец? – спросила тётя Лаура.
– Кто ж их не узнает. Куда направляетесь?
– В Ереван. Я, кстати, тоже доктор.
Через секунду местный врач и мамина подруга нашли миллион общих знакомых.
– Хорошо, что вы местный, – обрадовалась я. – Тогда, возможно, вы подскажете, где тут можно позавтракать?
Овик удивлённо посмотрел на тётю Лауру. Покачал головой: ай-ай-ай! Такие хорошие люди, американца привезли, а на рынок не заехали.
Ничего нам не говоря, достал из кармана телефон, набрал номер.
– Ай кник! Глупая ты женщина! Американский гость у нас, говорю тебе. Как лаваш не спекли? Аствац, зачем я на тебе женился? Лаваш не спекли! Горе им! Но ничего, Лаура-джан, пока доедем, спекут, – сказал он нам. И, повернувшись к Джеффу, добавил: – Май сан драйв ю ту май хаус.
Через пять минут старший сын Овика приехал за нами на машине. Пока катили к ним домой, тесть Овика, худой и чёрный от загара, с белой, как снег, бородой разводил костёр, средний сын нанизывал замаринованное мясо на шампуры. («Уважающий себя армянин всегда имеет готовое замаринованное мясо на шашлык! Слышишь, всегда! – хвалился Овик Джеффу. – А вдруг непредвиденные гости, как ты?») Жена Овика, худенькая, тихая, совсем ещё молодая женщина с глазами оленёнка чистила форель. Тёща пекла лаваш в тандыре, сидя на половичке, растеленном прямо перед ямой, где полыхал огонь. Надо иметь быструю реакцию и сноровку, чтобы прилепить к раскаленным стенкам тандыра раскатанное в лепёшку тесто специальной подушкой и не обжечься при этом. Дочка Овика нарезала овощи на салат в эмалированный тазик: помидоры, огурцы, сладкий перц, лук, зелень. А младшего сына, десятилетнего мальчика, послали
