на меня, лишь некультурно показывает пальцем. Меня это даже не задевает, так как в этой ситуации, несмотря на ее пренебрежение, я чувствую себя выигрышной стороной.
— Не перед "этой", а перед матерью твоего внука, я уже говорил тебе. И больше не поднимай тему ДНК-теста, я даже не собираюсь это слушать. Если ты пришла только для того, чтобы меня переубедить и сказать, какую ошибку я совершаю, то будь добра, уходи.
Воцарилась тишина. Есения Андреевна в таком шоке от слов своего сына, что просто хватает ртом воздух, но ничего не может сказать. На этот раз она переводит взгляд на меня, глядя уничтожающим взором, словно хочет испепелить на месте.
Я не тушуюсь и смотрю на нее спокойно, показывая, что ее присутствие и нападки меня не трогают.
— Ты еще пожалеешь о своих словах, Гордей, только смотри, как бы не было поздно. Помни, что мать всегда на твоей стороне, а все эти женщины сегодня есть, а завтра нет. Не плачь потом мне, что ты ошибся насчет этой дряни.
Есения Андреевна больше не сдерживается, понимая, что никакие ее слова не помогут перетянуть Гордея на свою сторону. Она резко разворачивается и задевает мою сумку, стоящую на тумбе у зеркала. Та раскрывается и падает, и некоторые мои документы оказываются на полу.
— А это еще что такое? — резко спрашивает Есения Андреевна и вдруг решает наклониться.
Я опускаю взгляд на пол и застываю, заметив то, что все эти годы хранила у себя в сумке, боясь потерять. Не успеваю я подлететь к ней, как она хватает снимок УЗИ, который три года назад я хотела преподнести Гордею как подарок, и вижу ее ухмылку. Она сразу понимает, что это такое. Она жестокая женщина, но не глупая.
— Мусор! — выпаливает она и начинает рвать снимок на части.
— Что вы наделали? Кто дал вам на это право? — кричу я и падаю на колени, собирая упавшие на пол части снимка, которые все эти годы грели мне душу, напоминая, что в прошлом я сделала всё правильно. Моей наградой за все мои труды был мой сын.
Меня накрывает настоящая истерика. Всё начинается с плача, а затем я начинаю задыхаться и даже не слышу, как между Гордеем и его матерью вовсю идет перепалка. В конце концов, он выталкивает ее грубо в подъезд и закрывает дверь, после чего садится рядом со мной и притягивает меня к себе.
— Прости за это, Сонь, обещаю, я всё исправлю.
Его голос слегка надломлен, словно его тоже задевает происходящее. Но я не поднимаю взгляда, не желая в этот момент смотреть ему в лицо. Боюсь увидеть там что-то, что может заставить меня изменить свое решение по поводу нас.
Вот только в этот раз позволяю себе проявить слабость и кладу голову ему на грудь, уткнувшись в нее лицом. Пытаясь сдержать свои всхлипы, вскоре я слышу тихие приближающиеся шаги Димы, но не смотрю в его сторону, чтобы он не видел мое заплаканное лицо.
— А что происходит? — тихо и осторожно спрашивает он, чувствуя, что обстановка в доме накаленная.
— Мама слегка поранилась, но скоро всё пройдёт. Налей ей водички на кухне, сынок, хорошо?
Гордей проявляет смекалку и занимает Диму, давая мне возможность прийти в себя до его возвращения. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы восстановить дыхание, а затем делаю над собой усилие и поднимаю голову, глядя в глаза Гордея. Наши взгляды встречаются, и я застываю, чувствуя, как в груди колотится сердце.
Время, казалось, застывает, и я невольно замечаю, как быстро бьется его собственное сердце, словно вторит моему.
— Я сделаю тебе успокаивающий чай, — хрипло говорит Гордей, но вопреки своим словам не встал, а продолжает держать меня в своих объятиях.
Его рука вдруг поднимается, и ладонью он касается моей щеки, стирая оставшиеся слезы. Он медленно наклоняется, словно давая мне возможность передумать, но я, как завороженная, перевожу взгляд на его губы и не могу никак от них оторваться.
В какой-то момент мое сердцебиение замедляется, и я прикрываю глаза, желая в этот единственный раз отдаться на волю чувств.
— А что это вы делаете? Я воды принес, — вдруг раздается звонкий голос Димы, возвращая меня в реальность.
Я резко отскакиваю от Гордея и тру лицо, после чего поворачиваюсь к сыну и стараюсь улыбнуться, чтобы его не пугать. Гордей кашляет себе в кулак, словно пытаясь собраться, но я чувствую, что между нами до сих пор искрит напряжение.
Момент близости упущен, и я благодарно принимаю стакан у Димы, делая несколько жадных глотков. Он что-то говорит, пытаясь по-детски подбодрить меня, но я слушаю его слова вполуха.
Мне бы остаться и обсудить с Гордеем произошедшее, но мне настолько неловко и стыдно, что я позорно сбегаю вместе с Димой в гостиную, чтобы смотреть с ним мультфильмы.
К счастью, вскоре приходит Мария Федоровна, и Гордей уходит к себе в кабинет, не пытаясь вызвать меня на разговор. Это позволяет мне перевести дух.
Когда я успокаиваюсь, то разжимаю сжатый всё это время кулак и украдкой рассматриваю разорванные части снимка УЗИ. Мне всё еще горько от того, что бывшая свекровь всё-таки смогла сделать мне больно, но я стискиваю зубы и не собираюсь больше плакать.
Я спрашиваю у домработницы, где скотч, а затем склеиваю снимок в ванной, чтобы никто не видел меня. После же, казалось, целую вечность смотрю на снимок, еле сдерживая слезы. Но в этот раз дело не в том, что сделала Есения Андреевна, а в том, что я осознаю, наконец, реальность.
Чувства, которые должны были давно умереть, снова начинают пробуждаться.
Глава 27
Несмотря на попытки Гордея убедить меня остаться у него, я настаиваю на своем, и на следующий день мы с сыном покидаем его квартиру и возвращаемся к себе. Поначалу Дима капризничает, так как привык часто проводить время со своим отцом, но со временем привыкает, увидев, что я своего решения менять не собираюсь и никак не реагирую на его просьбы и слезы.
Конечно, у меня сердце болит при виде того, как он печалится, но вместе с тем я осознаю, что давать слабину нельзя, иначе он в будущем будет вертеть мной с помощью подобных эмоций. Мне нужно проявлять твердость, чтобы с моим мнением считались.
Спустя несколько недель я всё еще чувствую
