сказать, что мне стало лучше, поэтому мы с Димой больше не будем тебя стеснять и переедем обратно к себе.
По мере моих слов лицо Гордея мрачнеет, и вид у него становится угрюмым. Ему явно не нравится моя идея с переездом, но повлиять на меня он не может, так как я взрослый человек и сама принимаю решения за себя и сына.
Он молчит, а я накручиваю себя, казалось, придумывая его мысли за него. Он же продолжает молчать, словно пытается собраться с мыслями и не пороть горячку. В отличие от меня, он тщательно взвешивает каждое слово.
— Соня, ты взрослый человек и сама можешь решать, но подумай логически. Тебе только сегодня полегчало, и ты должна быть в курсе, что может быть рецидив. Ангина — это не шутки. С твоей в кавычках регулярностью в приеме лекарств, ты уверена, что тебе не станет хуже через несколько дней?
К сожалению, в его словах есть резон. Регулярность в лечении — не мой конек. Как только мне становится лучше, я начинаю пренебрегать приемом препаратов, но хоть я и признаю его правоту, всё равно упрямо поджимаю губы.
— Я же говорила тебе, что долго и тяжело не болею.
— Свежо предание, да верится с трудом.
— Вскоре всё пройдет, да и Дима уже соскучился по дому.
Я понимаю, что хватаюсь за любую соломинку, чтобы оправдать свое желание сбежать. Несмотря на то, что я пытаюсь донести до Гордея мысль, что я не хочу его стеснять, я вижу, что он понимает, что я просто хочу снова отдалиться. И ему это не нравится.
— Дима соскучился по дому? Это он тебе сказал? А он мне буквально только что во дворе признался, что ему нравится жить здесь. Со мной. С нами.
Гордей перебарщивает, а я не желаю отступать, так как это будет проявлением слабости. Не знаю, к чему мог привести наш разговор — к скандалу или к принятию с его стороны моего решения, но в этот момент раздается дверной звонок.
— Мария Федоровна забыла ключи? — спрашиваю я вслух, а затем звонок начинает буквально разрываться, словно кто-то на лестничной площадке настолько не привык ждать, что его раздражает каждая секунда ожидания.
— У нее есть свои ключи, так что не думаю, что это она, — говорит Гордей, а затем встает, намереваясь открыть дверь.
— Тогда кто? — спрашиваю я, поднимаясь следом за ним.
Меня вдруг взволновал вопрос, кто может приходить к Орлову в его отпуск.
Сердце кольнуло непонятной эмоцией, но подумать об этом я не успеваю.
Гордей в этот момент открывает дверь, и я вижу, как вальяжно и по-хозяйски внутрь заходит моя бывшая свекровь.
Она почти сразу замечает меня, но не смотрит удивленно, словно знает, что встретит меня здесь.
Я прищуриваюсь, уверенная в том, что она пришла специально, чтобы проконтролировать, чем мы тут занимаемся. Я ей как кость в горле, чего она уже даже не может скрыть.
Глава 26
— Гордей, что происходит? Твоя секретарша сказала, что ты взял отпуск.
Есения Андреевна смотрела на своего сына требовательно, словно она его начальница.
— Да, так и есть. Что не так?
Голос Гордея звучит грубовато, словно ему не нравится появление матери и то, как она с ним разговаривает.
— Сейчас не время брать отпуск или отгулы. Твой бизнес пошел в гору, и тебе нужно уделять ему всё свое внимание, а не отдыхать и прохлаждаться.
Бывшая свекровь даже не удостаивает меня взглядом, словно хочет дать понять, что я для нее пустое место, не достойное ее внимания. Вот только я чувствую нутром, что мое присутствие ее напрягает, как бы она не пыталась доказать обратное.
— Мама, давай я сам разберусь со своей работой, а ты не будешь лезть. Что за мода у тебя — вмешиваться во все мои дела? Может, еще хочешь покопаться в моем шкафу, поискать, нет ли там дырявых носков?
Я уверена, что Гордей хотел сказать что-то похлеще, но сдержался, хотя даже это его матери не понравилось.
— Ты в последнее время изменился, сын. Может, что-то в твоей жизни появилось, что отрицательно сказывается на твоем характере? Тебе стоит задуматься. Раньше ты был совсем другим и более уважительно разговаривал со своей матерью. Между прочим, я тебя рожала…
— Да, мам, я помню, что ты рожала меня восемнадцать часов. Ты ни на минуту не даешь мне забыть об этом, — цедит Гордей сквозь зубы, и я вижу, как он весь напрягается, но держит себя в руках, чтобы не нагрубить матери.
— Если бы ты относился ко мне уважительно, мне не пришлось бы об этом напоминать.
— Что на этот раз, мам? Зачем ты звонила мне в офис?
— Так ты же трубку не берешь уже который день.
— Я всё тебе в прошлый раз сказал, неужели ты не поняла? Хотя стой, судя по тому, что ты затерроризировала мою секретаршу, ты ничего не поняла.
— Всё, сынок, хватит, твоя бывшая жена снова вбивает между нами клин, — говорит бывшая свекровь и подходит к Гордею ближе, поправляя ему футболку. — Неужели ты этого не видишь?
Она поднимает голову, и я замечаю, что у нее влажные глаза. Вот только я больше не ведусь на это и знаю, что она просто актриса погорелого театра и умело манипулирует своим сыном, как делала это когда-то с мужем.
Я замираю и смотрю на Гордея, ожидая, что он даст слабину, позволив ей снова вмешиваться в свою жизнь. Однако он отстраняет ее руку и делает шаг назад, увеличивая дистанцию.
— Хватит, мам. Я ясно выразил свою позицию: если ты этого не понимаешь, бойкот продолжится. Я тебе сказал, что пока ты не извинишься перед Соней за то, что сделала, общаться мы с тобой не будем.
Я и так всё это время молчала, а после этих слов просто потеряла дар речи и во все глаза смотрела на бывшего мужа, не веря, что он поставил подобное условие своей матери. Раньше о таком я могла лишь мечтать, но даже этого не делала, а сейчас получаю желаемое, когда даже и не думала об этом.
— Ты серьезно сейчас, Гордей? — с удивлением спрашивает Есения Андреевна и хватается руками за грудь. — Предлагаешь мне извиняться перед этой?
Она и в этот раз не смотрит
