в волнах Мокроуса, и задравший морду к летящим Усинь не больше детской игрушки казался. А Яра все рвалась ввысь — в бездонно синее небо, прямо к солнцу, уже клонящемуся в закат.
— Безумная! — Возгар закинул руку драконице на шею, ласково поглаживая чешую.
— Под стать тебе, — прозвучало ответом в сознании, хоть пасть ящерки лишь малое облачко дыма исторгла.
«ЧуднО, — ухмыльнулся наемник, — видать, крылатые друг друга без слов в полете понимать могут. Что еще от драконьих прадедов в наследство мне досталось?» Лишь подумала об этом, как почувствовал: впиваются в бока острые когти и шипит суженная его совсем не по-человечьи, по-змеиному иль, как ящерица при виде врага. Извернулся, увидать, что перемену такую вызвало, и сам чуть зверем не зарычал.
Там, где хилая поросль на склоне горы собиралась в редкую рощу, под укрытием невысоких деревцев притаились двое. Человечий глаз бы не разглядел с такой высоты ничего, кроме яркого пятна осенней листвы, да извилистой линии горной тропки. Но теперь Возгар понимал — не от людских предков досталось ему острое зрение. Меткостью и зоркостью обязан был воин крылатым ящерам, что из глубины небес песчинку на дне оврага глубокого разглядеть могли.
Под сенью желтых листьев, сокрытые навесом переплетенных ветвей угадывались фигуры тех, кому на Твердыше Пращура было не место. Инородным пятном выделялась на фоне природы белая кожа в обрамлении угольно-черных волос. Казалось лучнику, что может он разглядеть и дрожание подведенных сурьмой век и длинные когти на тонких пальцах, а рядом, похожего больше на поваленное ветром сухое дерево, с сероватой кожей, в рытвинах и трещинах, будто покрытого корой, извечного противника — выродка, полукровку Дира.
Не успел Возгар слово молвить, как Яра золотой молнией рванула вниз.
* * *
Камень, выпущенный из пращи, заговоренная стрела, сорвавшаяся с тетивы верного лука, даже сокол, кинувшийся за добычей с небес, не могли сравниться со скоростью янтарной драконицы, приметившей недругов. «Разобьемся!» — мелькнуло невольное, но за миг до неминуемого, когда на земле уж можно было и травинки пересчитать, распахнулись кожистые крылья, и разжались когти, осторожно отпуская ценную ношу. Воин выпрыгнул ловко, словно в привычке было у него на драконах кататься. Ладонь сама собой легла на рукоять короткого сакса, а губы скривились недовольно: и лук, и меч Бергена остались в гроте.
— А драконица-то как встарь — человечью игрушку получила. Расскажу, что богатырь Возгар промеж лап под хвостом ящура болтался, смеха на всю Вельрику будет, — проскрежетал Дир, не спеша выходить из-за деревьев. Не любил лесной выродок ни каменистые просторы, ни бескрайние воды. Как только смог плаванье на ладье пережить, оставалось загадкой.
— Чтоб балаболить по кабакам надобно голову на плечах сохранить, а я б на твоем месте так уверен в том не был. — Лучник прищурился, выглядывая в роще Эспиль. Навия будто с тенями слилась, растворилась в неверном сумеречном свете.
— Один раз предложу, и больше щедрот таких не будет, — полукровка вышел на свет, корявый, вытянутый, кажущийся еще выше на фоне скудной поросли. — На двоих награду поделим. Голову ты принесешь, а выродка из утробы я на себя возьму.
Резкий смех, точно удар кнута, раскатился по предгорью. Обернулся Возгар. Девицей в чешуйчатом доспехе стояла Яра:
— Не рановато ль шкуру драконью делить, покуда добыча не схвачена?!
— Молода ты, ящерка, супротив древней тьмы, — усмехнулся отпрыск лесного злыдня, резко садясь на корточки и запуская сучковатые пальцы в жухлую траву.
— Сзади! — успел выкрикнуть Возгар, приметив большую черную змею, скользнувшую меж камней. Сверкнула в руках Яры драконья сталь, да поздно — оплели ноги ее по лодыжки кривые корни, а по ним, шипя и сверкая на солнце черной блестящей кожей, ринулась гигантская тварь, подобных которой воин отродясь не видывал. Плоская пасть распахнулась, обнажив кривые клыки, и вскинулась, метя в девичий живот.
— Прочь! — рванулся воин на помощь. — Ни жена моя, ни сын тебе не достанется!
— Вот оно как… — усмехнулся за спиной Дир. — Наш борец с ящурами и сам драконий ублюдок, оказывается!
— Справлюсь! — остановила Возгара Яра, взмахивая мечом, который сверкнул на солнце, кратко обернулся шипастым хвостом, а затем вытянулся в узкую тонкую цепь — ту самую, что наемник уже не единожды видел в руках рыжей. — Против стали драконьей порожденья ночи бессильны, верно говорю?! — Полыхнули золотом глаза, покуда цепочка круг за кругом опоясывала змеиное тело, вынуждая навию Эспиль извиваться в муках, раз за разом обновляя обожженную кожу.
— Злыдня возьми! — Яра попыталась топнуть ногой, сбросить опутывающие корни, но лишь скривилась со злым раздражением.
— Не сможешь, дева крылатая! — усмехнулся Дир. — Не вырваться, ни драконицей обернуться не выйдет. В этот раз врасплох застать не вышло, сама в ловушку сунулась. Травы те в Навь корнями вросли. Далеко ты от Твердыша Пращура отлетела, нет здесь защиты Первородного. Долго нам пришлось прореху искать. Коль не Эспиль с ее чутьем, в жизнь бы не нашли. Но подруга моя самому Горычу в бабки годится, а уж до младого семени драконьего ее такой голод обуял, что страх потеряла, а силы преумножила.
От откровений Дировых к горлу Возгара подступила тошнота — предполагал он, что по Ярину душу навия рыщет, и дитя их нерожденное манит ночную тварь, но услыхав это покойней не стало. За спиной охнула, зашипела от боли Яра — Эспиль смогла извернуться и оцарапать клыком сжимавшую цепь ладонь. Не раздумывая боле, кинулся воин на злыдня, но вздыбились под ногами камни, выпуская из недр сеть сплетенных корней, вынуждая, спотыкаясь, замедляться.
— Языком ты молоть горазд, а на честный бой выйти боишься? — наемник перепрыгнул выросшее препятствие, чтобы завязнуть в не пойми откуда взявшемся мхе.
— Толку от ваших честных боев, коли честь вы лишь свою, людскую признаете? У нас, поганцев, свой удел и своя правда. А твоя где, бескрылый ящур-недочеловек? — Дир насмехался, и бледные губы его округлялись, растягивались безобразным черным дуплом.
— В душе, что в мире с собой живет. В делах, что по совести выполнены. Не губил я на своем веку безвинных, немощных, слабых… — Возгар рубил саксом наотмашь: сучья, ростки, молодые побеги и старые узловатые корневища. Но медленно, слишком медленно продвигался он вперед.
— Думаешь, ты нас лучше, драконий выкормыш?! — полукровка внезапно перестал ухмыляться и вскочил в полный рост. — Кто дал тебе право над братьями и сестрами моими суд чинить? С чего взял ты, что глупцы из жадности ли, зависти ли, иль другой слабости сделки с навью заключившие, а после уговора испугавшиеся и на попятную пошедшие, жизни больше достойны, чем те, кто не
