class="p1">Откуда Себастьен мог знать, что я написала, и где он взял эти картины, если хотя бы частично не говорит правду?
Лихорадочно рассуждая, я съедаю, наверное, еще полдюжины печенюшек с нутеллой и наконец придумываю возможное решение. Может, не стоит гадать, правда или нет?
Я на пороге новой жизни. Что, если рассматривать непонятную ситуацию как подарок Вселенной? Я могу не углубляться в тайну моих зарисовок и картин Себастьена, а просто осуществить свою мечту стать писателем – использовать сюжет в книге, приняв остальное как необъяснимую тайну жизни, крайний случай дежавю.
Я еще раз обдумываю эту мысль. В принципе, воображаемого Себастьена можно оставить. Я вправе вывести свою воображаемую родственную душу в романе и спать дальше. Я не обязана просыпаться и принимать настоящего Себастьена со всеми его недостатками. Пусть остается на Аляске, а я закончу работу над книгой и уеду.
Если получится. Беда в том, что я давным-давно влюбилась в Себастьена, еще не подозревая, что он существует наяву. Не уверена, что смогу повернуть назад.
Нужно мыслить логически, и мой мозг нуждается в топливе. Насыпаю себе порцию хрустиков с корицей и составляю хронологический список зарисовок.
1395: Королевство Сицилия – Лучиано (сапожник) и Изабелла (богатая наследница)
1456: Майнц, Германия – Альбрехт (помощник Иоганна Гутенберга) и Бригитта (молочница)
1498: Лиссабон, Португалия – Симао (моряк) и Инес (дочь винодела)
1559: Берн, Швейцария – Феликс (часовщик) и Клара (официантка в кафе)
1682: Трансильвания – Мариус (по слухам, вампир) и Космина (по слухам, ведьма)
1711: Пустыня Сахара – Нолан и Мэри Джо (муж и жена, исследователи в поисках Золотой земли)
1789: Версаль, Франция – Маттео (посол Венеции) и Амели (придворная знать)
1839: Нью-Йорк, северная часть штата – Чарльз (британский ботаник) и Мэг (школьная учительница)
1920: Шанхай, Китай – Ренье (переводчик) и Китри (дочь немецкого торговца)
1941: Перл-Харбор, Гавайи – Джек (офицер) и Рейчел (библиотекарь-доброволец)
Заканчивая список, я ощущаю свинцовую тяжесть в желудке, и не только из-за корнетти и хрустиков с корицей. Зря я убежала из галереи. Картин там больше, чем зарисовок, и следовало рассмотреть их внимательнее. Интересно, впишутся ли они в пробелы в моей временной шкале?
Кого я обманываю? Я не могу отказаться от попыток разгадать тайну нашей связи, использовать ее только для создания романа. Слишком глубоко укоренилось во мне журналистское образование, и старая привычка копать, пока не найдется ответ, берет верх.
Нужно выяснить, что реально, а что нет. Понять нашу историю.
Я хватаю блокнот и возвращаюсь на половину Себастьена. Там есть ответы, и я их найду.
Для начала я иду в музей, мимо которого мы проходили прошлой ночью. Видимо, упоминая произведения искусства и коллекции, Себастьен имел в виду именно его. Поскольку он уже показал мне галерею, я полагаю, что могу проигнорировать запрет. Кроме того, Себастьена нигде не видно.
Когда я вхожу в музей, у меня перехватывает дыхание: это не комната, а огромный зал. Высота потолка – не меньше двенадцати футов, выверенное расположение осветительных приборов позволяет продемонстрировать статуи на пьедесталах и экспонаты в стеклянных витринах. Мраморный бюст из древнего Рима, форма солдата средневековой Руси, металлический кубок, бело-голубая фарфоровая ваза и много чего еще. В углу стоят огромные деревянные сани, покрытые замысловатой резьбой в скандинавском стиле, из тех, что когда-то тянули по снегу лошади.
У меня никогда раньше не было знакомых, владеющих частным музеем древностей.
Я, конечно, писала замечательные статьи о коллекциях произведений искусства; в Лос-Анджелесе хватает богатых филантропов, которые любят устраивать благотворительные вечера, чтобы дать журналистам повод написать о них. Но Зал истории Себастьена (это я придумала такое название, не он) совсем не такой. Рядом с экспонатами нет претенциозных описаний, и трудно представить, что Себастьен пригласит кого-то в свой дом только для того, чтобы похвастаться редкостями.
Нет, все в этой комнате несет отпечаток личного. Неужели Себастьен собрал все это сам, на память о прожитых в разное время жизнях?
Я тихонько хихикаю, ведь бессмертие – совершенная нелепость. Но быстро вспоминаю, что сам факт моего присутствия здесь тоже достаточно абсурден. Я бы не попыталась заговорить с Себастьеном в «Ледяной выдре», если бы не эти знакомые голубые глаза, не улыбка с пожатием одним плечом, не странная привычка крутить чашку на столе, как у моего героя. А потом я почувствовала вкус сладкого вина на губах, намек на что-то полузабытое.
Если существует связь между моими зарисовками и прошлым Себастьена, то Зал истории может поведать о ней не меньше, чем галерея. Я открываю блокнот на чистой странице и начинаю составлять каталог экспонатов, чтобы соотнести со своими историями.
Например, римский бюст может быть с Сицилии либо, если верить в проклятие Себастьена, из Вероны или Мантуи. Книга с пожелтевшими страницами могла принадлежать ученику печатника. Странное помятое ведро (необъяснимо), а рядом с ним платье – нечто среднее между китайским ципао и европейским стилем двадцатых годов. У меня перехватывает дух, когда я узнаю бордовые шелковые цветы – точь-в-точь как на вышивке любимого платья моей героини Китри.
Китри Вагнер – дочь немецкого торговца, ее семья уже целый год прожила в Шанхае – Париже Востока, Нью-Йорке Запада. Она хорошо знает город, а ее любимое место – набережная Бунд, где расположены эксклюзивные клубы. Молодых одиноких женщин, таких как Китри, в большинство клубов не допускают, но она любит смотреть на людей и зарисовывать их: солидные мужчины в дорогих костюмах, их восхитительные жены с идеально подстриженными волосами и нитями морского жемчуга поверх ярких платьев. Китри, сама по себе невзрачная, живо представляет, каково это – быть красавицей, постоянно чувствовать на себе всеобщее внимание.
– Прекрасный рисунок, – произносит незнакомый голос из-за ее плеча.
Китри вскакивает со скамейки и испуганно прикрывает блокнот.
– Прошу прощения, – говорит незнакомец. – Я не хотел вас напугать. Я пытался заговорить с вами несколько раз, но вы были слишком увлечены.
Он смущенно мнет в руках шляпу. У него красивое лицо, нос с горбинкой и два шрама: один начинается на левой брови и заканчивается под глазом, другой, изогнутый, проходит по линии подбородка.
– Ничего, – говорит Китри. – Я просто не ожидала, что со мной заговорят. Обычно меня никто не замечает.
– По-моему, вас невозможно не заметить.
Теперь смущается Китри.
– Не сочтите за дерзость, – продолжает незнакомец, – просто я как раз собирался выпить чаю и подумал, не захотите ли вы составить мне компанию.
Китри вновь обретает дар речи, хотя ей по-прежнему
