еще сильнее.
— И про ужин не забудь.
— Угу! — да когда ж вы свалите? — А вы точно на пробежку? Там ведь дождь.
— Идеальная погода для пробежки, — ну так бегите уже отсюда поскорее!
— Ну-ну, вы же не болеете.
— Кать, еще одно пятно. Почему ты такая невнимательная?
— Ну где? Я уже все отмыла здесь!
Оглядываюсь назад, а там светлое пятно на вполне себе темном паркете, и это пятно на глазах начало увеличиваться, как и глаза Александра.
— Ты чем намываешь вообще?
— Средством.
— Каким, Катя? — голос Александра меняется, я, сжав тряпку в руке, отползаю к ведру.
— Доместосом.
— Который для унитаза?
— А что был какой-то другой? Какая разница, чем полы мыть?
— Катя! — проорал мое имя словно проклятье. Я от страха чуть тряпку в него не кинула. — Большая разница, когда полы паркетные! Кто моет паркет доместосом?
— Я?
— Ты…! Ты…! — Александр багровеет на глазах. — Ты испортила паркет. Понимаешь, сколько он стоит?
— А чего вы орете на меня? Вы сказали мыть — я мою! Откуда мне знать, что паркет нельзя мыть доместосом? У нас дома линолеум! Мы его моем и доместосом, и хлоркой, и белизной!
По мере расширения пятна и осветления паркета, который был прекрасно выложен темной ёлочкой, появляются мои слезы.
— Я не знала! Может, коврик сюда положите?
— Ты же всю проходную помыла.
— Так положите ковер везде! Вы не говорили мне, чем мыть, я взяла знакомое средство. Вы сами виноваты! И чего вы орете на меня? не орите!
Выдохнув, оборотень смотрит куда-то сквозь меня. Он же не думает, как меня убить? Это ведь всего лишь паркет!
— Если что, от трупа нельзя избавиться залив его в ванной доместосом.
— Да что ты говоришь. У меня сад большой, розам как раз удобрения не хватает. Я пошутил, расслабься. Катя, тридцать три несчастья. Просто протри пол влажной тряпкой и вообще, зачем ты это делаешь на карачках? Тебе так нравится половая жизнь? Там же моющий пылесос стоит.
— Я не умею таким пользоваться! — и снова начинаю реветь, подставив перед собой ведро. Вдруг соленые слезы тоже паркет разъедают.
— А спросить не судьба?
— Вы спрашиваете не судьба? А вы считаете это судьба, быть вашей уборщицей, когда я знаю четыре языка, имею диплом и вообще готовлю как итальянский шеф-повар, а вы меня вот это вот все заставляете делать!
— Мерзавец.
— Да, мерзавец!
— Гад и нахал.
— Да, гад и нахал!
— Но все равно нравлюсь тебе.
— Да! Все равно… так стоп, — вытираю слезы тыльной стороной руки. Его уверенность в словах так прошибла меня, что я едва могла возразить ему в ответ. — Не нравитесь! — наконец выпалила. — Вы не нравитесь мне, и… И я вас боюсь! Ясно? Я здесь только по одной причине!
Я сказала это на эмоциях, на расстроенных чувствах! И я совершенно не хотела опускаться до слез и криков, тем более в его адрес.
Мгновение затишья превратилось в мгновение напряжения. Внезапно он подошел ко мне ближе, его ледяные пальцы впились в мой подбородок. В его глазах пылало пламя, отражая его неумолимую жажду жестокости или же желания? Два совершенно разных стремления танцующие рука об руку на обрыве, скидывая с него мои оставшиеся нервные клетки.
Боль от его хватки пронзает кожу, а страх сжимает сердце еще сильнее. На секунду я испугалась, что он лишит меня жизни, или сделает со мной нечто ужаснее, чем смерть. И тогда моя собственная глупость ляжет на плечи моих родных, которые навсегда останутся беззащитными перед этим зверем.
Мое тело дрожит. Я лишь ощущаю свою беззащитность перед огромной силой оборотня. Но я не закрываю глаза, не молюсь, в надежде, чтобы этот кошмар прекратился. Мои слезы в мгновение высохли, и, сжимая пальцы, я была готова ко всему.
— Так зачем согласилась поехать ко мне, если боишься? — его громкий и жесткий голос эхом прошелся по дому, ударяясь о стены. Вздрогнув, я впилась взглядом в его желто-оранжевые глаза и попыталась собрать свои мысли, однако мое бешено колотящееся сердце, стремительно разнесло по телу кровь, отравленную тревогой, и я, встав в ступор, впервые не знала, что ответить. Ведь я действительно приехала добровольно. Меня никто не заставлял.
— Ты могла просто попросить!
— Что попросить?
— Денег! Без всяких там «буду той, кем захотите»!
Что-то внутри ломается. Скорлупа, за которой бесстрашие, глупое и несдержанное. Безрассудное! Мне бы держать язык за зубами. Но как возможно отказать в себе в таком удовольствии поорать на него?
— Просто попросить? Просто попросить? — второй раз выходит громче и усмехаюсь, глядя в его рассерженное лицо, на котором напряжена каждая мышца. — Понимаете, что говорите? Кто я такая, чтобы просто просить у вас такую крупную сумму? Мы не друзья, не знакомые! Я девушка, попавшая к вам на собеседование и вызвавшая у вас сексуальный интерес и не более того. Разве вы не получили то, что хотели? Я здесь, перед вами. Так чего же вы злитесь? Вы сами предложили мне работу иного характера, или уже забыли?
— Предложил бы другой, тоже согласилась? — его пальцы крепко сжали мои щеки, а взгляд пронзал насквозь. — Так согласилась бы? — яростно потребовал ответа. Его голос звучал беспощадно, словно колючая проволока обвивалась вокруг каждого слова и вокруг моей шеи.
— Вы ошибаетесь. Считаете, если я согласилась на ваше предложение значит, я легкомысленная? Продажная? Что я товар? Или думаете, что мои решения определяются чисто материальными интересами? Я не была и не стану дешевкой для вас или кого-либо еще. У меня есть и самоуважение к себе и самоценность, и я достойна гораздо большего, чем ваши деньги. Нет, я бы не пошла к другому! И то, что я сказала тогда, было от безысходности! Жалею ли я, что так сказала? Да, черт побери! Жалею! И не надо мне говорить, что выбор есть всегда и все проблемы решаются. У таких как я проблемы не решаются, а только копятся.
— Ты понимаешь, что любой, просто любой, мог бы использовать тебя для своего удовольствия, и ты даже не представляешь, насколько мерзко это, — его голос звучал грустно и немного растерянно. — Я злюсь, Катя, от мысли, что ты могла достаться другому.
