стараясь найти в пологе фургона прореху, чтобы выглянуть наружу. Но прорех не было. А сквозь грубое переплетение толстых нитей можно было разглядеть только лишь общую форму крупных предметов. То есть все, что смогла понять Мирра, это то, что позади ехала одна телега, и спереди — другая. Хотя это и по звукам было ясно. Иногда по пологу проплывали тени. Единственное, что помимо этого было понятно, что снаружи светит солнце, его ярко желтую точку было видно даже сквозь более плотную материю потолка. А еще кругом была зелень. И голубое небо. Вскоре к зеленому и голубому добавился красный цвет. Полог повозки казался огненно оранжевым. День подходил к концу. Но фургон продолжал движение.
Чаще всего до слуха Мирры долетали лишь отдельные слова, и только издалека. Видимо рядом с повозкой было запрещено говорить, поэтому то, что телег, да и сопровождающих караван людей стало самое меньшее вдвое больше, она заметила далеко не сразу.
Когда караван наконец остановился, было уже темно. Особенно внутри повозки. Но вскоре появились желтые пятна света, некоторые из которых двигались. Видимо это были факелы и костры.
Судя по звукам, вокруг повозки собралось втрое больше народу, чем было сначала. Значит она все же не ошиблась, что по пути к ним присоединились путники. И все они сейчас что-то радостно кричали, свистели и улюлюкали. Но вскоре, когда ужин был готов, угомонились. Позже легли спать. На голодный желудок уснуть никак не получалось. А может быть сказывалось то, что большую часть дороги Мирра лежала в полусне. А может сам факт того, что она пленница действовал на нее не особо умиротворяюще.
Поутру, после завтрака, когда соизволили накормить и пленницу, караван отправился дальше. И опять шли весь день, до самой ночи, разве что с перерывами на охоту.
Так день шел за днем, складываясь в недели. Пленницу кормили один раз в день, утром перед отправкой. Еду приносил Адрий. На этот раз куски отварной дичи были большими и мясистыми, и даже почти без костей. А вместо бульона иногда были какие-то печеные овощи, похожие на репу. А однажды помимо мяса был хлеб, точнее сухари.
За все путешествие Адрий больше не сказал Мирре ни слова, ведь всякий раз за его спиной маячил охранник. Каждый раз новый. И каждый раз девушка понимала, что видит этого человека впервые, но так же точно знала, что не сумела бы отличить его от того, который караулил Адрия накануне.
По нужде выводили также один раз в день, после завтрака, и потому Мирра даже была рада, что питья дают немного. Выводили ее на цепи, которую всякий раз прицепляли за проушину на спине панциря. Порою длины привязи даже хватало для того, чтобы можно было укрыться в кустах, коих, к радости пленницы, чаще всего было достаточно. О мытье не было и речи. А от зрелища того, как мужчины плещутся на мелководье, споласкивая свою одежду, становилось особенно противно оставаться в своей пропотевшей, да еще и в этой консервной банке.
Каждый раз, выбираясь из повозки, Мирра оглядывалась, в надежде увидеть Макса. Но его нигде не было. Ей даже начало казаться, что там, на той поляне, к телеге был прикован кто-то другой, всего лишь похожий на него. Ну ведь приняла же она Сержа за Макса, пусть и со спины. Отчасти ее это радовало, ведь оставалась надежда на то, что с ним все в порядке.
На исходе второй недели вдалеке наконец показался город, о котором Мирра не раз слышала в обрывках разговоров. Утром после еды ее, как и всегда вывели на прогулку, и она, увидев совсем рядом ручей, поспешила к нему. Цепи хватило только-только. Девушка ополоснула лицо и, вытершись рукавом, поднялась и увидела вдалеке большой для этих диких мест, обнесенный высокими стенами город. И он показался Мирре знакомым. Часть его будто врастала в скалу. По сути, город был скорее одинокой горой, обнесенной стеной, и утыканной домиками. Все постройки были каменными, с плоскими крышами. Домов было так много, что казалось, будто они стоят друг на друге.
Караван вошел в город незадолго до заката. В это время ворота готовили к закрытию. Еще издалека Мирра услышала команды и рапорты стражников, выполнявших привычную каждодневную работу, это было слышно в монотонности их голосов.
Вскоре они въехали в ворота, цокот копыт животных, запряженных в повозку, зазвучал громче, и стало заметно темнее. Почти сразу остановились. Потом поехали дальше, и вновь остановились. По голосам стражников стало понятно, что остановились они у ворот. Потом еще у одних. Только за третьими воротами вновь стало светло. Звук копыт вновь изменился, и дальше они ехали без остановок, только совсем медленно, видимо по улицам города и они или были слишком узкие, или были заполнены людьми и другими повозками. Только отчего-то было так тихо, что помимо фырканья и цокота копыт животных были слышны только шаги охранников. Может, они едут по какой-то изолированной улице? Или может днем все на работе, и попросту нет праздных зевак?
После очередной короткой остановки, стало темнеть. Может быть, это были еще одни ворота сквозь толстую стену? Вскоре повозка остановилась и все эти многочисленные шаги разошлись, и стало так тихо, как могло было быть только в большом пустом помещении. Кто-то все так же молча отстегнул животных и увел их. Потом с кряхтением с козел слез немолодой извозчик и ушел, забрав с собой единственный факел. Хлопнула дверь вдалеке, и лязгнул засов. Стало еще тише и темнее, настолько, что сложно было понять, открыты глаза или закрыты.
Какое-то время Мирра сидела, потом хотела встать, но клетка не позволяла выпрямиться полностью. Устав сидеть, она легла, сначала свернувшись калачиком, потом растянулась на спине, вытянув ноги и руки сквозь прутья. Позже уснула, но далеко не сразу и вполне возможно, что только под утро. Но сон был зыбким, а еще очень сильно захотелось пить. Невыносимо. И тихо было так, что можно было услышать стук собственного сердца, а еще в ушах гудело.
Очнувшись в очередной раз от забытья, Мирра долго смотрела вверх, гадая, как высоко может быть потолок, там, снаружи повозки, и вспоминала, что читала где-то, что шум в ушах, это звук, с которым по сосудам пульсирует кровь. Тишина была настолько всепоглощающей, что казалось, что больше никого нет во всем мире, по крайней мере в этом.
Что это за помещение, раз не слышно людей? Где все? Как много этих «всех»? И что они собираются с ней
