будь этих тринадцати лет, кем бы ты был? Говоришь, была бы у тебя нормальная жизнь. А у меня она нормальная? Хорошо, в Израиле нормальная жизнь не такая, как здесь, но и там людям нелегко. Хотел бы ты прожить сорок лет так, как прожил я? А сейчас у тебя есть деньги и положение в обществе. Те тринадцать лет стали твоим лотерейным билетом.
— Ясно. А ты, значит, мне его подарил.
— Расценивай это как хочешь.
— Хорошо. Я обязан тебе своей любовницей и, видимо, всем остальным тоже. Но дорого ли тебе обошелся этот билет? Мне его вручил ты, но мог ведь вручить и кто-то другой. На этом судебном процессе кто угодно мог подписаться под обвинительным актом. Ведь меня, по твоим словам, и так уже ждали неприятности
— Но свою подпись поставил я. А почему, я тебе уже объяснил. И я же расхлебывал последствия все эти годы. По сей день!
Последние слова Танкилевич произнес с напором, словно пытаясь пробить разделяющую их непрошибаемую стену. Он долго терпел напраслину. И далось ему это не так просто, как Котлеру хочется думать. Желание достучаться до Котлера нахлынуло волной. В голову с оглушающим грохотом ударил прилив. Глаза заволокло белой пеной. Колени его подогнулись, и он ушел в нее с головой.
Котлер увидел, как глаза Танкилевича стали пустыми, потом недоуменными. Танкилевич покачнулся и стал заваливаться на бок. Котлер не успел подхватить его — не сориентировался. Падая, Танкилевич задел плечом ванну, и от удара яйца покатились по бортику. Три упали на землю, но, как ни странно, остались целы.
Четырнадцать
Котлер со Светланой, подхватив Танкилевича с обеих сторон под руки, тащили его в дом. От него самого помощи было мало, он волочил ноги и что-то невнятно бормотал. Лиора шла за ними.
Миновав кухню, они добрались до гостиной и уложили Танкилевича на диван. Лицо у него посерело. Он непрерывно что-то бормотал. Котлеру удалось разобрать несколько фраз. «Поднял руку на мирного гражданина, сволочь! У меня есть свидетели. Я на тебя в полицию заявлю».
Светлана склонилась над мужем, потрогала ему лоб.
— Хаим, ты меня слышишь? Хаим?
Из кухни вышла Лиора со стаканом воды. Протянула его Светлане, та молча взяла. Поднесла к губам Танкилевича, попыталась его напоить. Но он пить не стал, и она поставила стакан на журнальный столик.
— Надо звонить в «скорую», — заявила Светлана.
На столике лежала трубка от беспроводного телефона. Светлана схватила ее, набрала номер.
— Такое раньше случалось? — спросил Котлер.
Светлана коротко качнула головой и, ничего не ответив, прижала трубку к уху.
Танкилевич затих. Он больше не бормотал, а лежал, закрыв глаза и часто, поверхностно дыша.
— Чтоб вас! Весь день до них не дозвониться, — шипела в трубку Светлана.
Пока она ждала ответа, Лиора взяла со столика стакан и смочила в нем пальцы. Присев на край дивана, принялась водить по лбу, по вискам и подбородку Танкилевича. Пощупала пульс на шее. Все это она проделала уверенно и неожиданно ласково. От ее стараний Танкилевич стал дышать ровнее. Котлер наблюдал за ней, его переполняло восхищение. Если она так ухаживала за чужаком, врагом, то как бы она стала ухаживать за ним? Разве можно потерять такую женщину? О таком даже помыслить страшно.
— Есть салфетка или носовой платок? — спросила Лиора.
Светлана — она с ними все еще была в контрах — нехотя обвела взглядом комнату. И только собралась ответить, как на том конце сняли трубку.
— Да, здрасьте, — сказала Светлана, — я хочу вызвать «скорую».
Тем временем Котлер выудил из кармана брюк носовой платок и подал Лиоре. Пока платок намокал в стакане, они прислушивались к разговору.
— Это моему мужу, — говорила Светлана. — Он потерял сознание.
Лиора приложила компресс ко лбу Танкилевича, и он пошевелился. То ли компресс на него подействовал, то ли взвинченный голос жены.
— Семьдесят, — сказала Светлана. — Да, аритмия есть.
Она вслушивалась в то, что ей говорили в трубке, и с все возрастающим беспокойством оглядывалась на мужа.
— Да, дышит. Нет, пульс и давление не мерила. Когда бы, по-вашему, я успела это сделать? Он не приходит в себя. Я не врач. Поэтому я вам и звоню.
Танкилевич — его голова покоилась у Лиоры на коленях — с усилием приоткрыл глаза. Обвел взглядом комнату, смутным взглядом мазнул по Лиоре и мрачно уставился на Котлера и на жену.
— Что значит много вызовов? — сказала Светлана. — Вы скорая помощь. Человеку плохо.
Танкилевич попытался приподняться и что-то сказать. Губы его двигались, но он только и мог, что хрипеть.
— Может, через час, может, через два. Ничего себе ответ! Черт бы вас побрал!
Она с раздражением дала отбой и посмотрела на Котлера и Лиору.
— Вот в какой стране мы живем! Обычный человек — ноль без палочки. Даже меньше. Упадешь на улице — никто и ухом не поведет.
Она подскочила к дивану, отодвинула Лиору. Обхватила голову Танкилевича. Он досадливо посмотрел на нее. Снова попытался что-то сказать, но голос опять ему отказал.
— Дайте ему воды, — сказала Лиора.
Разозлившись, что ей указывают, Светлана второпях схватила со столика стакан и поднесла к губам мужа. Танкилевич сделал несколько мелких глотков.
— Не надо «скорую», — наконец смог выговорить он.
Светлана вглядывалась в него — ее снедала тревога. Потрогала ему лоб.
— Посмотри, какой ты бледный. И холодный.
Танкилевич молча и саркастично глянул на нее и закрыл глаза.
— Мне твой вид совсем не нравится, — сказала Светлана.
С этими словами она вскочила, кинулась в другую комнату, стала там что-то искать. Вернулась с механическим тонометром.
— Эта из «скорой» спросила, измерила ли я ему давление. А если бы даже и измерила? Они что, быстрее бы приехали?
Танкилевич покорно дал надеть на руку манжету и накачать ее резиновой грушей.
— До стариков им вообще дела нет. К молодому еще, может, и приедут. Но чтобы к пожилому? Это всем известно. Они не приезжают. Даже если человек на грани смерти, им плевать. Если у пожилого инфаркт, лучше оставить его дома. А то вдруг «скорая» приедет, а он еще не умер — тогда придется везти его в больницу. А там что? Будет только койку занимать. Стариков и оперируют неохотно. Зачем расходовать на них и без того скудные ресурсы? Он может скончаться прямо на операционном столе, а если и выживет, то где гарантии, что протянет дольше недели? Но это, конечно, касается только тех, у кого нет денег. Потому что, если деньги у тебя есть, ты
