перепляс солнца с облаками. Шло к грозе. Дул теплый ветер. Косцы отбивали косы.
Алексей и Вера сидели на траве.
— Манит даль, — сказала Вера.
Щеки Алексея жарили вовсю, опять проступало юношеское выражение удали, готовность идти на риск очертя голову. А в плену с Алексея сбили спесь, он там притих.
— Ты монархист, крепостник, дружок, — сказала ему Наташа за вечерним чаем на террасе. — Из тебя это выветрится. Ты идеализируешь патриархальность. Не обижайся… Кто больше любит, тот больше бьет.
Дома у отца была комната для занятий. Заботы завода и строившегося корабля не оставляли его. Он много времени проводил за бумагами. Но любил, когда Алексей прерывал его занятия, заходил посидеть и поговорить.
— Не так плохо живется, как все тут запутано, — говорил отец. — Никто не знает, что ему предстоит. Ты прав, народ тут действительно не такой, как орловцы у Тургенева. Там ведь крыши на домах соломенные. Есть нехорошая пословица: «Ливны да Елец всем ворам отец».
— Я бы поверил в ужасную судьбу, если бы не видал другие примеры. У нас и на корабле, и в Японии были орловцы. И они, как и все матросы, несравнимы с книжными крепостными. Но так принято их изображать… А меня несколько раз спасали от гибели.
А не хлынуть ли тургеневским мужикам на океаны, на острова, которые у нас пустуют, да создать там республику? Пока образованные люди спорят тут о них и никак не разберутся крепостники с народниками. Так думалось молодой голове…
Отец с сыном ехали верхами на полукровках через березовые перелески и поля с валунами. Вокруг много снопов.
Дни стали попрохладней. Купания прекратились. Как говорится, в августе олень помочился в воду.
— Пока в Европе создавали мастерские мира, и мы не сидели сложа руки, — говорил отец. — Мы окружили страну крепостями, у нас были изобретения, но все же плохо чистили ружья. Мастера допросов из Третьего отделения, ученики Бенкендорфа, распространяли его вероучение. Николай поставил у себя в царском кабинете бюст Бенкендорфа после его кончины.
Николай Михайлович тревожился за сына, но уверял себя, что к нему не придерутся. Алексей отгрызется от семи собак.
— У нашего Бенкендорфа свои открытия, не меньшие, чем у английского изобретателя Армстронга. Ты знаешь, что такое летучий полк филеров? Когда тебя сдают с рук на руки, под непрерывным наблюдением, а ты этого не замечаешь.
Миновали улицу с палисадниками.
— В споре партий одни преувеличивают нищету, другие уверяют, что у крестьянина есть навыки и сбит достаток и он готов к современному развитию, если дать землю. А как это сделать? Местный священник написал книгу о здоровье населения на новгородских землях. Он обследовал все семьи и приходит к выводу, что детская смертность велика и здоровье ослабевает. А ведь это потомки наших древних республиканцев.
— Я всегда смотрю на речке, какие парни и ребята.
— Годятся тебе в матросы?
— Конечно.
— В тебя въелась военщина. Ты всех бы одел в форму и заставил бегать по мачтам или лопатить уголь кочегарми.
— Матери приводят детей на купание. В большинстве ребятишки ладные. Я умею узнавать. Служба приучила. Есть тут и калеки. Нищих я в этих деревнях не видал, а подальше, за Куриловкой, есть плохие дома, чувствуется бедность. В службу нищие есть у всех церквей… Есть инвалиды из солдат.
Сейчас летом, в хорошую погоду, когда стояли сухие дни и оправдывались хорошие виды на урожай, Алексею, как полагал отец, все тут нравилось, и он придумывает буколические идиллии.
— Чем любоваться! — сказал отец. — Одними снопами? А школ нет. Больниц нет. Ты бывал в странах, где крепостное право отменено в четырнадцатом веке, и там не все грамотны. Все не сразу делается. Герцен признает, что война показала сильный зародыш.
Алексей сказал, что все крестьяне на заре уже на полях, как и японцы. Китайцев теперь, уже во всем мире, начинают признавать непревзойденными земледельцами. Но у них земля другая. А тут супесь у новогородцев. Многие ходят на заработки в Петербург.
— И мне кажется, что есть излишние надежды на общину после освобождения.
— Наш крестьянин умеет трудиться с сохой. Но живет он так, словно мир не пришел в движение и нет развития Америки, завоеваний в Индии, в Африке, войн в Китае, больших современных флотов, морской пехоты, опиумных кварталов, гигантской торговли, оживляющей и приободряющей человечество, и не существует международных банков.
— И ямыньских когтей[12], во всех Странах мира, — молвил Алексей.
— Готовы ли будут люди, живущие в этих избах с палисадниками, к новой и умелой эксплуатации, сумеют ли противостоять, как рабочие на фабриках в Европе. Я много думал о том, что услышал от тебя. Из первых рук, от очевидца, родного сына. Кстати, ты не падай духом. Дело, которое начинает Муравьев, стоит усердия и стараний. Если мы будем зевать и довольствоваться тем, что у нас есть, и хвастаться подвигами, то Сибирь у нас отберут.
— Может быть.
— А ты не думаешь, — продолжал отец, — что вот в этих деревнях такими же шеренгами слягут, как в Гонконге, умирающие мужики, отравленные в угоду спекулянтам. Ты не подумал там, в Кантоне, в опиокурильнях, что твой народ может точно так же иссохнуть. Что его можно выморить и тогда взять все.
— Отвечу тебе по-японски, — весело молвил Алексей, — в России нет опиума.
— И на костях этих мертвых возникнут гигантские города, о чем у нас уже мечтают, хотя и не знают о Гонконге.
— Но ведь у нас нет торговли опиумом, папа, да и вряд ли когда-нибудь у русских явится к нему тяга.
— Число пьющих все возрастает. Почти в каждом большом селе стараются открыть кабак. Откупщики и арендаторы доказывают, как это выгодно отечеству. Водка будет давать доход, не сравнимый ни с чем, и этим может со временем воспользоваться государство. Все ждут освобождения крестьян. Этого же ждут и спекулянты. Говоря языком политиков, эксплуататоры действуют все более беззастенчиво. Если так пойдет дальше, то через сто лет народ выморят и тут, брат ты мой, у нас с китайцами опасность едина. Так же, как опиокурильщики в притонах Кантона и Гонконга, слягут целыми селами и пригородами потомки наших республиканцев.
— Но это только одна сторона Гонконга! Гонконг великий центр торговли, промышленности. Его польза для Китая еще будет очевидна всему миру.
— Кстати, и чиновничество у нас похоже на китайское. Согласятся на все, лишь бы удержать выгоду. Явится буржуазная потребность роскоши, войн, приобретений, и станут выколачивать средства для содержания войск, флота. Деньги будут! Но это значит лишить армию солдата, фабрику — мастера, поля —
