нашего Юрася, как самого себя!
— Спасибо, — выговорил Тимофей Петрович так тихо, что Спивак скорее угадал, чем услышал это слово.
— Теперь — главная задача: скорее переправить список в лагерь.
— Как же это сделать?
— Не знаю… Пока еще не знаю. Может быть, Грета придумает… Она нам не раз уже помогала… Ты вот что, до пятницы из Зоричей не отлучайся. А сейчас: ты — направо, я — налево. Я не знаю тебя, ты не видел меня. Прощай, друг!
ПРОДАВЕЦ ВИШЕН
В четверг рано утром заключенных погнали в Гладов. Шестеро пленных впряглись в телегу, остальные шли строем. Кротов и учитель шагали в последнем ряду. Между ними, с трудом передвигая ноги, шел Азарян. Окровавленная грязная повязка скрывала его лицо. За последние дни Азарян немного окреп.
По тому, как учитель и Кротов разговаривали с Азаряном, Юрась понимал, что он пользуется их особым уважением. Азарян был единственным человеком, кому дядя Егор говорил "вы".
Тяжело передвигая ноги, Кротов зорко поглядывал по сторонам, провожая взглядом прохожих. Вчера утром ему должны были передать через проволоку списки с "фамилиями" пленных и с именами их "жен". Неожиданный приказ коменданта лагеря сорвал все планы. Кротов не сомневался, — подпольщики попытаются связаться с ним другим способом. Скорее всего, это произойдет здесь, в городе, во время работы на площади. Но как? Ближе пятнадцати метров конвой к пленным никого не подпускает…
В этот ранний час улицы были пустынны. Редкие прохожие при виде немцев спешили свернуть в сторону.
Пленные подошли к развалинам собора и принялись за работу. Таская кирпичи, Кротов продолжал следить за каждым прохожим, перекидываясь изредка отрывистыми фразами с учителем и Азаряном.
…Раскаленное солнце пекло сильнее и сильнее. Казалось, оно замерло на месте, не обещая конца этому изнуряющему дню. Кирпичная пыль разъедала глаза, забивалась в нос, скрипела на зубах. Все время хотелось пить, но воды для пленных не было.
В полдень на площади появился босой старик. Он нёс корзину, прикрытую зеленой тряпицей. Юрась сразу узнал старика — он видел его у лагерного ограждения, только тогда старик был в треухе. И опять Юрась подумал, что он и до лагеря встречал этого человека, но где, когда?..
Старик остановился возле дома, опустил на скамью корзину, снял с нее холщовую тряпицу. Корзина была полна темно-красных вишен. Не спеша, он насыпал ягоды в жестяную кружку, положил рядом стопку нарезанной бумаги и стал ждать покупателей.
Что-то приговаривая, он протягивал прохожим кружку с вишнями, но люди, не останавливаясь, проходили мимо.
Из-за угла появился офицер-гестаповец под руку с высокой девушкой. Он что-то оживленно говорил ей, и девушка, закидывая назад голову, громко смеялась.
— Стрелять таких девок надо! — сказал мрачно Кротов. — С кем гуляет!
Юрась взглянул на девушку, и у него перехватило дыхание. С фашистским офицером шла Екатерина Васильевна.
Катя шла, не обращая внимания на пленных. Она слушала, что говорил ей офицер, трясла кудряшками и хихикала.
— Я хочу вам говорить один разговор, фрейлейн Катья…
— Ах, не называйте меня так! — перебила его Катя. — Называйте меня Кэтхен. Я люблю немецкие имена.
— Такой слова делает мне один большой удовольствий…
— Вы прекрасно говорите по-русски.
— Я учил этого языка цвай яр — два год.
— Смотрите, пленные! — Катя округлила глаза. — Куда они везут кирпичи?
— Для новый тюрьма. Кирпич есть старый, тюрьма есть новый! — сострил гестаповец, и Катя залилась смехом.
— Фрейлейн Кэтхен во смехе есть очень красива, — сказал осклабившись гестаповец. — Я хочу иметь такой фотографий, когда вы смеяться. — Он отстегнул кнопку на футляре лейки.
— Только не в этом платье! Оно мне не идет! Посмотрим лучше, как работают пленные. — Катя уселась на скамейку рядом с продавцом вишен.
— Купи ягодок, барышня! — старик протянул ей кружку, полную ягод.
— Не надо! — отмахнулась Катя, даже не взглянув на старика. — Что же вы не садитесь, господин лейтенант? По-моем), эти пленные не так уж плохо выглядят. Вы знаете, господин лейтенант, есть люди, которые распускают вредные слухи: будто русские пленные умирают от голода, будто немцы заставляют их делать непосильную работу, бьют, истязают…
— Мы будем строго наказать за такой разговор. Это есть один большой ложь…
— Это возмутительно, это надо опровергать. Я хочу вам предложить…
— Я слюшай…
— Пусть все видят, как добры немецкие офицеры. Дайте мне аппарат!
Немец снял с себя лейку.
— Просьба фрейлейн есть для меня приказ…
— Дедушка, насыпь вишни в кулек.
— Что вы придумали? — насторожился гестаповец.
— Будет прекрасный снимок! Немецкий лейтенант великодушно угощает пленных вишнями. Вы напечатаете фотографии в газете, а смелые летчики сбросят ее в большевистском тылу. Чтобы русские не верили ложным слухам, не боялись сдаваться в плен… Разве я плохо придумала?
— О, фрейлейн Кэтхен имеет политический голофа! Но германский офицер не может носить корзина…
— Корзину? Вы собираетесь кормить вишнями всю эту ораву! — Она кивнула в сторону пленных. — Для снимка достаточно угостить одного. Я сниму вас крупным планом…
— Я говорю нох айн маль — еще раз, фрейлейн Катья… Кэтхен имеет на плече умный голофка. Я слюшай вас…
— Возьмите кулек с вишнями. Так. Теперь подойдите… подойдите… к кому бы вам подойти?..
— Я подойду вон к той мальчишка. Это есть душевно: немецкий офицер любит русских ребенок!
— Что вы, что вы! Тогда же все увидят, что в немецких лагерях есть пленные дети! Лучше всего вам подойти вон к тому солдату, — Катя указала на Кротова. — У него грязное, но типичное русское лицо. Только не забудьте улыбнуться ему…
— Что?
— Улыбайтесь пленному, когда будете его угощать. У вас симпатичная улыбка.
Увидев подходящего к пленным лейтенанта, начальник конвоя унтер-офицер Бегальке поспешил ему навстречу.
— Будет небольшая комедия! — сказал ему гестаповец. — Вы примете в ней участие.
— Что прикажете, господин унтер-штурмфюрер?
— Станьте рядом с этой грязной свиньей, — гестаповец показал на Кротова, — и улыбайтесь, когда я буду давать ему эти чертовы ягоды!..
Кротов не слышал разговора Кати с фашистом, но почувствовал, что эта парочка появилась здесь неспроста. Чего им торчать на пыльной площади? Он по-настоящему встревожился, когда заметил, что гестаповец показывает на него унтер-офицеру.
— Отойди отсюда! — бросил он Юрасю. — Подальше.
Он взглянул на скамью, где сидел продавец вишен, и старик вдруг четырежды перекрестился на крест уцелевшей звонницы. Увидев это, Егор успокоился.
Лейтенант и унтер подошли к нему.
— Слюшай мой слова, — начал лейтенант, оглянувшись на Катю. — Немецкий официр есть добр. Я давай тебе этот вкусный ягод!
Он протянул Егору пучок красных вишен, но пленный, точно не заметив этого, ухватился за кулек.
— Очень хорошо! Снимаю! Готово! — крикнула Катя.
