не поздно доброе дело сделать…
— Заблеял волк овцой!
— Вот что, Ниловна! Задумал я вызволить пятнадцать пленных из лагеря… И нужна мне твоя помощь. Понимаешь?
— Пока не пойму…
— Обещал мне военный комендант отпустить на уборку хлеба пятнадцать пленных. Только надо, чтобы все эти пленные были здешние, из Зоричей. Теперь поняла?
— Нет, не поняла. — Голос ее звучал по-прежнему неприязненно. — То ли ты дурнем стал, то ли мне голову морочишь: нету в лагере наших колхозников…
— Это верно. А только лагерное начальство этого не знает. Фашисты пленных скопом, по головам считают, без фамилий, без имен. Этим и надо воспользоваться. Только без твоей помощи мне не обойтись…
— В таком деле я готова. — Бледные щеки Александры Ниловны порозовели. — В три узла завяжусь, а помогу!
— Тогда слушай. Отбери пятнадцать женщин, надежных, толковых, у которых мужья или сыны в армии. Пусть они идут в лагерь, к коменданту. Скажут, что пришли за своими мужиками. У коменданта к тому времени все нужные бумаги уже будут. Главное, чтобы женщины не подвели, чтобы не испугались.
— Бабы не подведут, не бойся. А как же пленные? Откуда пленный-то узнает, кто есть его жена, как ее звать, фамилия какая?
— Это уже моя забота, Ниловна. Ты делай свое дело, а я свое. Вот и будет ладно!
Александра Ниловна напряженно смотрела на старосту. "К чему он это затеял? — думала она, глядя на исхудавшее, иссеченное морщинами лицо Тимофея Петровича. — Ведь, в случае чего, немцы ему голову оторвут!"
— О нашем разговоре — молчок! — предупредил Тимофей Петрович. — Чтобы никому! Будешь с бабами говорить, обо мне — ни слова! Я своей головой рисковать не хочу. Она у меня одна!
Глаза хозяйки зло вспыхнули. Она заговорила громко и быстро, боясь, чтобы он не перебил ее.
— Я тебя насквозь вижу, двойная твоя душа! Знаю, как ты ловчишь: и нашим и вашим! Победит Красная Армия — ты и начнешь про свои заслуги трезвонить: дескать, я из фашистского лагеря пятнадцать наших воинов спас! И свидетель есть — Александра Полякова. Нет, не о пленных твоя боль, за шкуру свою дрожишь! Чуешь, придет немцам конец, — заставит тебя народ ответ держать. Вот и крутишь! Насквозь тебя вижу! Одного не пойму. Сказать чего?
— Говори! Столько уж наговорила…
— Не то меня удивляет, что ты предателем стал… И не то, что не рассмотрела тебя вовремя советская власть. Не пойму, как у тебя, гада ползучего, сын такой хороший вырос! Вот чего не пойму…
Александра Ниловна ждала, что староста обрушится на нее с руганью. И растерялась, когда в ответ на ее слова Тимофей Петрович счастливо улыбнулся:
— Спасибо тебе, Ниловна, спасибо! Завтра зайду. Потолкуем подробнее, как себя вести бабам у коменданта.
И он ушел, оставив сторожиху в полном недоумении: с каких это пор за обидные слова стали говорить спасибо?
На другое утро, получив от Александры Ниловны список женщин, Тимофей Петрович составил пятнадцать маленьких записочек. Заполнив последнюю, он перечел их:
"Некрашевич Иван Григорьевич. Жена: Некрашевич Анна Владимировна".
"Гуц Сергей Ефремович. Мать: Гуц Анисья Петровна…"
Пятнадцать таких бумажек, пятнадцать имен женских, пятнадцать мужских…
Теперь предстояло самое трудное: как можно быстрее передать записки в лагерь, чтобы пленные успели выучить не только имена своих "жен" и "матерей", которых они никогда в жизни не видели, но и свои новые имена.
Еще вчера Тимофею Петровичу казалось совсем не сложным переправить в лагерь маленькую бумажную трубочку. Ее можно было спрятать в краюхе хлеба и бросить через проволоку Егору Кротову. Но с сегодняшнего дня лагерное начальство неожиданно запретило заключенным подходить к заграждению. Часовые получили приказ стрелять в каждого, кто приблизится к проволоке. В первый же час гитлеровцы застрелили трех человек.
Тимофей Петрович растерялся. Если пленные не будут знать своих новых имен, имен своих "жен" и "матерей", все провалится…
В полдень, как было условлено, Тимофей Петрович и Спивак снова встретились на другом берегу.
Лежа в высокой траве, секретарь райкома слушал рассказ Тимофея Петровича, попыхивая трубкой.
— Рушится весь план, — докладывал Тимофей Петрович. — Комендант назначил выдачу пленных на субботу. Сегодня — среда. Если до субботы списки не попадут в лагерь, все пропало. Как я объясню коменданту, почему ни одна женщина не явилась за своим мужем или сыном?
Секретарь райкома продолжал молча курить.
— Чего ты молчишь, Яков? — Тимофея Петровича раздражало спокойствие Спивака, хотя он и знал, что тот напряженно думает, как найти выход из опасного положения.
— Списки у тебя? — заговорил наконец Спивак.
— У меня.
— Покажи.
Тимофей Петрович снял кепку, порылся в подкладке и вытащил бумажку, свернутую в узкую полоску.
— Вот они.
Спивак развернул бумажку, на траву упали пятнадцать маленьких записочек.
Секретарь райкома пристально вглядывался в каждую записку, словно хотел запомнить на всю жизнь эти имена и фамилии.
— Скажи, Тима, женщины понимают, какое важное дело им поручено? Понимают, на какой риск идут?
— Александра Ниловна предупредила их: пронюхают немцы правду — смерти не миновать.
— А они что?
— Ничего. Только спросили, когда идти в лагерь.
Спивак задумчиво скатал записки, вытащил из кармана пистолет и вложил в дуло бумажную трубочку. Потом, так же не спеша, сунул пистолет обратно и посмотрел на Тимофея Петровича большими светлыми глазами.
— Войну мы выиграли, Тимофей, — сказал он вдруг. — Только фашисты пока еще не понимают этого. Они ведь как рассуждают? Раз берем советские города, захватываем пленных, вешаем, убиваем, жжем, — значит, русские вот-вот пардону запросят. А того не понимают, что победить героический народ невозможно. Приди сегодня в любую деревню и скажи: "Так и так, бабоньки, помогите вызволить бойцов из неволи. Но дело опасное, головой рискуете!" Как думаешь, откажутся они, испугаются?
— Может, одна-две испугаются, остальные не дрогнут.
— В том-то и дело, друг мой, Тимофей! Не дрогнут! Такой уж у нас народ! Один подвиг всем бросается в глаза. А когда перед тобой тысяча геройских поступков, — тут уж, брат мой, ты считаешь, что так и надо, ничего удивительного…
Спивак говорил непривычно тихо, раздумчиво. По небу плыли высокие облака.
— Вчера имел сведения об Юрасе. — Он повернулся к Тимофею Петровичу. — Мальчик здоров.
— Ты его видел?! — Сразу поняв нелепость своего вопроса, Тимофей Петрович умолк. Во взгляде его была такая боль, что Спивак не выдержал и обнял старого друга.
— Все будет хорошо… Пленных посылают работать в Гладов. Тебе, конечно, там показываться нельзя, сам понимаешь. Юрась вместе с Кротовым…
— Ты о Кротове и в прошлый раз упоминал.
— Ему дано задание организовать в лагере подпольную организацию, помочь устроить побег заключенных. И еще ему приказано беречь
