на коренном граните континентальной платформы. Материал фундамента — тот же, что и у стен и крыши. И — тоже защищён полем. Теперь.
— Проклятье! — Джо ощущал уже не беспокойство, а настоящий страх за напарника. — Ну, теперь ты, разумеется, скажешь, что предупреждала, и т. д. Кстати: чтоб не соврать, это же ты сказала, что с нами (ну, с шестидесятипроцентной вероятностью!) ничего не случится?!
— Поправочка. Вопрос был сформулирован так: «Не случится ли с нами чего-то плохого!»
— Та-ак… То есть, ты имела в виду — что вероятность того, что что-то вообще случится — выше?
— Естественно. Она была — девяносто пять и восемьдесят три сотых процента.
— А почему не сказала?!
— Была обижена. Да и вопрос ставился — именно о чём-то «плохом».
— То есть то, что произошло — не «плохо»?!
— Пока — нет. С ним же ничего не случилось. Он жив и здоров.
Джо не нашёлся что возразить на это, только поразевал рот — словно выброшенная на берег рыба. Однако быстро очухался:
— Так мы — что — не сможем его вынуть оттуда?
— Думаю, пока это у нас не получится.
— А когда получится?
— Когда это Здание выпустит его само. А сделает оно это лишь после того, как Пол пройдёт через то, для чего это Здание и построено.
— И… Для чего же это оно построено?! — на душе Джо скребли уже не кошки, а настоящие тигры!
— Испытание.
— И… Чего будут испытывать?
— Его силу. Духа. Ну, возможно, и тела.
— Чёрт возьми. Ты раньше не могла сказать, что поняла цель строительства чёртовой конуры?!
— Нет. Ты же сам сказал, что вы хотите непосредственного обследования. Личного.
— Блинн… Ну я и безмозглый самовлюблённый мудила в таком случае.
— А я тоже тебе это тысячи раз…
— Р-р-р!!!
— Поняла, молчу.
— Можно мне-то как-то вклиниться в ваш суперумный диалог? — в голосе Пола звучали одновременно и ехидство и беспокойство, и Джо отлично понимал чувства отрезанного от мира неизвестной силой напарника. Он и сам, окажись в такой ситуации, ощущал бы не то что беспокойство — страх, ужас: быть отделённым от привычного мирка корабля, да и всего мира! И ещё понимать, что тебя не могут освободить друзья! — Мать! Неужели ничто не сможет вскрыть этот… склад?
— Нет, почему же… Малая водородная пожалуй, сможет. Только вот…
— Да? — теперь в голосе Пола звучала живейшая заинтересованность.
— Только вот я думаю, что все, кто проходил здесь до тебя тоже имели возможность «вскрыть» это Здание бомбой. Попросту говоря — уничтожить.
Но Здание — до сих пор стоит. И цело. Значит, они… — Мать замолчала, словно давая возможность людям самим додуматься до той элементарной мысли, которую она давно усвоила.
— Прошли?! Ты имеешь в виду, что до нас тут уже кто-то…
— Несомненно. Это Здание — явно достояние не одной Цивилизации. Его построили очень давно. Почти два с половиной миллиарда лет назад. И служит оно только одной цели.
— И какой же?
— Показать человеку, или существу, который в него войдёт, чего он (или оно) стоит!
— Уж не хочешь ли ты сказать…
— Да. Вне всякого сомнения перед нами — легендарный «Тот-кто-испытывает-твой-дух».
Проще говоря — Испытатель.
Джо молчал довольно долго, переваривая. А заодно вспоминая древние предания и легенды. Как это свойственно легендам — смутные, и полные загадок и намёков. Но кое-что конкретное, конечно, в них имелось.
Испытатель. Машина, построенная некими Предтечами, и существующая мириады эпох только для того, чтоб расы и цивилизации могли проверить себя. Пройти Испытание.
И узнать, кто чего стоит… Реально.
А они-то считали его банальной выдумкой!
Первым молчание нарушил Пол:
— Мать. Почему сразу не сказала?
— Не хотела. Ждала. И надеялась, что вы сами догадаетесь. А ещё у проходящих через Испытатель должна быть свобода выбора.
— Что за фигня? Какая, на …, свобода? Ведь я — уже внутри. И ты, раз умолчала, фактически — обманула меня!
— Уж не хочешь ли ты сказать, что знай ты, что перед тобой — не полез бы?
— Ну… Хм-м… Э-э… Чёрт. Ты права — полез бы, конечно. Да ещё и причмокивая и вожделея, как про это обычно говорит мой чёрствый душой напарничек. Ну а если уж совсем честно — вначале я бы всё-таки основательно подумал. Ну, месяца так три.
— Так долго мы не прождали бы. У нас жратвы — на два месяца. А туалетной бумаги — вообще на один.
— Хватит! Ты же сам сказал, что тебя устраивают для последнего и мои «книжечки». А вот еда… да. Это — серьёзно. Так что — придётся лезть?
— Похоже, придётся. Иначе нам тебя не вытащить — бомба у меня в трюме, конечно, есть, но вот применить её так, чтоб «не повредить» и тебя — вряд ли получится.
— Ну спасибо, Мать. За любезно предоставленную мне честь. И «свободу выбора».
— Всегда пожалуйста. Да, хочу напутствовать тебя приятной новостью: Испытатель безопасен. То есть — пройдёшь ли ты то, что тебе предложат, или не пройдёшь — ты останешься цел. Ну, физически. Во-всяком случае, именно так утверждают три четверти легенд и мифов.
— А что говорят остальные?
— Что человек, (Пардон! Мыслящее существо!) прошедшее через Испытатель, никогда не будет прежним. А ещё есть такой момент: те, кто не выдержит испытаний, ожидающих внутри, якобы, настолько… э-э… расстраиваются, что доходит и до суицида! Ну, это — только иногда. В исключительных случаях.
— То есть, наверное, на наложение на себя, облажавшегося, рук, идут те, у кого совсем слабая психика? Какие-нибудь склонные к истерии особи… Ну, или самки?
— Точно. Но вы же у меня — сильные? С устойчивой психикой?
— А то!..
— Хе-хе… — Джо не мог не поиронизировать над попавшим в переплёт храбро полезшим вперёд напарничком, — Посмотрим сейчас, какое будет «а то!..» Получается, тебе, Пол, грозят только душевные терзания. И стыд. Позор до конца жизни.
Если не пройдёшь.
Или пьянящее ощущение победы над самим собой и древними Предтечами, соорудившими эту хрень. Наполняющее душу законной гордостью. Если пройдёшь.
— Как был бесчувственной грубой свиньёй, так и остался. Друг, называется… Я-то рассчитывал, что вы с Матерью хотя бы будете за меня болеть. Переживать. Волноваться.
— Ладно уж, тщеславный ты наш. Я за тебя волнуюсь. И переживаю. А, да: могу ещё похлопать тебе. Как это там было: «Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!»
— Это я должен был сказать. Я же иду!
— Ага. Ладно, не парься: Мать сказала, что это безопасно. На три четверти. Ну, то есть — с вероятностью более семидесяти пяти процентов.
— Я не говорила такого. Я сказала только,
