на груди.
Рубин Артурович тяжело вздыхает и бегает глазами по залу.
— Яночка… — подается ко мне и поднимает руку, но я демонстративно отскакиваю.
— Нет, ответьте! — перебиваю. — У них какие-то особые права? Они живут по своим неписаным законам?
— Решетникова, успокойся, — мужчине все-таки удается приобнять меня за плечи. — Пойдем, Михаил тебе чайку нальет. Отдохнешь пока, — начинает двигаться вместе со мной в сторону бара. — Побереги свои нервные клетки, девонька, — по-отечески улыбается.
— А мне нервные клетки не нужны. Мне нужны спокойные! — буркаю я.
— Янусь, я все понимаю. Думаешь, мне самому этот бедлам нравится? Но я ничего не могу сделать, понимаешь? Ничего!
— Вы? — округляю глаза. — Да вы же здесь как царь и Бог для персонала, Рубин Артурович!
— Это когда их нет, — кивает в сторону танцпола, где чудаки на букву М трясут паклями в такт скрипучих голосов. — А сегодня я всего лишь дворецкий, — снисходительно мне улыбается. — Скажу тебе по секрету, — приближается к моему уху и заговорщицки шепчет, — там гуляют самые верха, — смотрит на второй этаж, где у нас находятся административные помещения и кабинет гендира.
О, как! Не иначе сам император к нам пожаловал. Интересно, с чем это связано.
— Потерпи, милая. Их завтра уже не будет. И, надеюсь, еще долгое время, — сквозь зубы цедит Рубин Артурович.
— А в честь чего сходняк? — интересуюсь.
— Сам не знаю, — пожимает плечами. — Миш, плесни-ка нашей Яночке чайка. Крепенького, — подмигивает бармену. — Нервишки успокоить.
Глава 17. Эскортник Миронов
Стать эскортницей на вечер для меня не то, чтобы оскорбительно, но слегка корёжит мое мужское достоинство. Я привык, что прекрасный пол сопровождает меня, и оплачивать наш банкет-прелюдию перед тем, как увести девушку к себе домой или на её условиях, привык тоже я.
Сейчас же я чувствую себя элитной проституткой, которую сняли.
Я сижу рядом с Любой, томно улыбающейся и поглаживающей мое бедро весь вечер.
Я как ручная собачка. Ощущение, что если сейчас дернусь, услышу: «Сидеть!» или «Место!».
Но я позволяю ей это и смиренно улыбаюсь юбилярше и прочим гостям, с которыми, к счастью, практически не знаком. Я обещал Любе стать ее сопровождающим на торжестве, и я по-джентельменски выполняю данное обещание, поэтому приехал в бар на машине и пью безалкогольные напитки, которые оплачиваю себе сам. Повторюсь, я не привык, чтобы за меня платила женщина, даже несмотря на то, что празднуем мы юбилей и это, вроде как, норма, когда оплачивает приглашающая сторона.
Джентльменом я собираюсь оставаться и потом, и чтобы об этом помнить, — я не пью. Во-первых, отбило после того, как совсем недавно мы здесь надрались с Саней, когда чуть позже я не смог ничего внятного вспомнить, а, во-вторых, мне нужны трезвые мозги, чтобы хотя бы у одного из нас с Любой хватило ума не переступить служебную черту. Ее мозги уже давно поплыли от выпитого шампанского и флиртующие взгляды и прикосновения красноречиво сообщают об этом.
Я не собираюсь с ней спать.
Как бы мне этого не хотелось.
А мне хочется.
Люба выглядит сексуально-привлекательно и любой из присутствующих докажет, что сегодня ей двадцать пять и не больше.
Эффектная самодостаточная женщина. Просто — алмаз. Бриллиант, который я не потяну. И не в материальном плане. Колесниковой сорок и мысли о семье, какой бы циничной и уверенной в себе она ни была, уверен, в ее головке уже давно назревают. Вряд ли ей будет достаточно одной проведенной совместно ночи. А мне работать под ее началом как минимум до конца учебного года. Поэтому закатываю губу и сглатываю слюни, решая, что случайных касаний на этот вечер будет достаточно.
— Илюша, — запах ее элитного парфюма бьет в нос. Лицо Колесниковой слишком близко, и мне видны искорки в ее охмелевших глазах. — Почему ты ничего не ешь? — шепчет в ухо, задевая мочку губами. — Не нравится?
Соединенные вместе два стола ломятся от изобилия блюд. Но кроме двух коктейлей в моем желудке ничего нет. Не знаю, здесь или нет, но в прошлый раз я отравился и мучался животом. Как раз-таки после наших посиделок с Ерохиным. У меня психологическая травма, блин, осталась, когда вспоминаю, как воспользовался честью унитаза в доме гадалки. Этот постыдный факт надолго останется бельмом на глазу.
Сжимаю ножку фужера.
Мысли о шарлатанке непрошенным гостем врываются в голову, и моя расслабленность испаряется так же быстро, как шампанское из фужера Колесниковой.
Я зол.
Уже прошло несколько дней после нашей встречи, но я до сих пор зол. Никогда не чувствовал себя посмешищем, а с чертовой Беллой-мать-её-донной я именно таким себя ощущаю. Она одновременно меня раздражает и манит. Что-то такое гипнотическое в ней есть, что заставляет меня думать о ней. Видимо, такими методами все эти спиритические твари и тянут из клиентов бабки.
Её выходка с горохом — самый настоящий стеб, который я не схавал.
Не-а. Ни разу.
Я не чертов осел.
Но дурак.
Дурак, потому как в четверг и в пятницу ждал от нее сообщений. Хотя бы о том, чтобы упрекнуть меня за неоплаченные услуги.
— Всё шикарно, — оглядываю стол и присутствующих. Люба не преувеличивала, когда говорила о том, что на юбилей приглашена верхушка Политеха: первый проректор, проректор по учебной работе, декан Экономического факультета, несколько заведующих кафедрами и преподаватели. Остальных я не знаю. Меня же кроме двух женщин с нашей кафедры не знает никто. В Политехе я не тот, кто тусуется с верхушкой. Ну кроме Ерохина. И, если честно, этот бар, а скорее даже клуб с орущей музыкой совершенно не то место, где следовало бы отмечать сорокалетний юбилей, когда твоим приглашенным не восемнадцать. Но Колесникова у нас молодится, об этом не следует забывать. — Аппетитно, изысканно, дорого, — киваю на микроскопические тарталетки с черной икрой, к которым за вечер никто не притронулся.
— Прямо как я? — лукаво мурлычет Люба и прижимается к моему плечу теснее.
Перевожу внимание на нее.
Глаза возбужденно пылают. Гладкие блестящие волосы обрамляют лицо, на котором поплыл эффектный макияж. Сочные губы, тонкая длинная шея и атласное платье-комбинация на лямках, поверх которого наброшен удлинённый классический пиджак, кричат, насколько Колесникова дорогая женщина. Но самое восхитительное на ней — непоколебимая уверенность. Уверенность, которую каждая уважающая себя
