Игорь тоже, хоть и нервничал, и бросал на меня виноватые взгляды, заявил, что как мать и как жена я никакая, и именно поэтому он был вынужден уйти из семьи, не вытерпел, бедный…
Завуч той гимназии, откуда меня уволили, тоже вставила свои пять копеек. И хотя судья постоянно её пресекала, призывая объективно охарактеризовать меня только как директора школы, она упорно сворачивала на моё непристойное поведение девятилетней давности, оставившее несмываемое пятно позора на всей гимназии.
Педиатр нашего участка открыто чернить меня не стала, и на том спасибо, но выступила с панегириком во славу Тихановича, мол, какой он замечательный, ответственный, заботливый и то, что Оленька поправилась вопреки неутешительным прогнозам врачей — это целиком и полностью его заслуга и ничья больше.
Правда, судья её сразу же спросила: «А где всё это время была мать девочки?».
Педиатр пожала плечами, но судья настаивала: «То есть я правильно вас поняла, мать совсем не приходила с ребенком на прием к вам или к каким-то другим врачам? Никогда не водила девочку на процедуры? И вообще абсолютно её здоровьем не занималась?».
Она беспомощно оглянулась на Тихановича, но врать судье не осмелилась.
И все равно мы с нашим единственным свидетелем защиты — Виктором Ивановичем Казариновым — смотрелись очень бледно на фоне такой мощной группы поддержки, которую собрал свекор.
После заседания Игорь поймал меня на улице. Извинялся, лопотал какие-то оправдания:
— Марин, прости, у меня не было выбора. Отец припёр. Ультиматум поставил. Ты ж его знаешь. А после того, как он на твою работу сходил, вообще взбесился. Сначала целые сутки больной лежал пластом, жаловался только, что твой босс псих бешеный, а потом…
Я просто прошла мимо него, не слушая, не подавая виду, как будто он — пустое место. Пошел он к черту!
Вообще, я знала, что всё это будет тяжело и унизительно, но не ожидала, что настолько. Как будто в грязи извалялась. Но это я бы вынесла, а вот где взять сил, чтобы вытерпеть ещё месяц?
Так, стоп, сказала я себе, почувствовав, что вновь подступают слезы. Никаких больше рыданий, от этого только хуже, а ведь надо ещё с квартирой что-то решать.
Сейчас я пока снимала комнату посуточно и активно искала достойные варианты. Собственно, хороших предложений хватало. Но ведь надо найти кого-то надежного, кто не купится на деньги Тихановича, не выселит меня под благовидным предлогом в последний момент. Только как заранее узнаешь? Та квартирная хозяйка тоже вон внушала доверие.
В любом случае нужно как-то собраться. И без того вчера полночи проревела…
А потом я припомнила, как разрыдалась перед Тимуром, и это окончательно подорвало синапсы. Какой уж тут сон?
За эту истерику было, конечно, немного неудобно, потому что он — последний человек, перед кем мне хотелось бы предстать ноющей и беспомощной. Но по большому счету это такая ерунда. Да и Тимур отнесся, вроде как, по-человечески. Даже удивительно, откуда в нем вдруг взялось сострадание. Ещё и после визита Тихановича. Хотя… действительно ли это сострадание — большой вопрос. Может, ему опять приспичило "снять напряжение" и опять лень ухаживать.
Вчера, когда я, немного успокоившись, сообразила, что он меня обнимает, да ещё и целует в макушку, ошарашенно отпрянула от него. Тимур снова потянулся ко мне, но я отступила и, кажется, попросила не трогать меня. Он предложил подвезти, ещё что-то говорил, пытался взять за руку, но я уклонялась, вырывалась и все его предложения категорически отметала.
В конце концов Тимур ушёл. Вроде даже не особо разозлился, но с ним ни в чем нельзя быть уверенной. Он ведь вечно одной рукой поддерживает, второй — бьет. Может, в понедельник он ещё припомнит мне то, что я его отвергла.
Все выходные я искала квартиру, но больше смотрела не на обстановку, а на хозяев, пытаясь понять, что за человек. Выглядела, наверное, как идиотка. Все мне казались какими-то неблагонадежными. Или это со мной уже что-то не то, и я на воду дую?
В конце концов, сняла студию у какого-то хипстера, который сообщил, что на днях улетает в Индию.
* * *
В понедельник я приехала на работу пораньше, чтобы разгрести то, что так и не сделала в пятницу. Едва покончила с карточками, как Михаил Андреевич прислал нам с Людой новое задание — обновить номенклатуру дел.
Люда тотчас заныла, что ничего не успевает, я же, наоборот, схватилась за него, как за соломинку. Чем больше работы — тем меньше остается времени на личные переживания, проверено.
Почти до обеда я возилась с бумагами, сверяла, подшивала, составляла описи, и вполне получалось ни о чем не думать. Потом обнаружила, что расчетчики поголовно не ознакомлены с инструкцией по технике безопасности.
Я поднялась на четвертый этаж, но подойдя к двери, услышала свою фамилию и замерла. Кто-то спросил:
— Филатова? Это которая новая кадровичка? Это она снималась в порно? Чё, серьёзно? Офигеть! А где посмотреть?
С пылающим лицом, словно мне надавали пощечин, я вошла к расчетчикам. Все сразу смущенно замолкли, потупили глаза, в кабинете воцарилась тишина. Ничего, как только я выйду, они оживятся ещё больше. Раньше я бы, наверное, и войти к ним не смогла после такого, вообще сразу бы уволилась, но, оказывается, человек и правда то ли ко всему привыкает, то ли от постоянных ударов деревенеет и мало на что реагирует.
Вот и я, похоже, одеревенела. Нет, мне было, конечно, не по себе. Стыдно стало и противно. И умом я понимала, как это всё ужасно. Теперь ещё и здесь «прославилась». Но того дикого панического страха, как тогда, когда получила письмо от шантажиста, даже близко не ощущала. Тогда была беда, сейчас — пусть и большая, но неприятность.
Я не знала, кто именно из пяти расчетчиков это сказал, поэтому обратилась в общем:
— Да. Снималась. А ещё угоняла машину у криминального авторитета, скрывалась от бандитов в горах, тонула в море, горела в огне. Вот такая у меня была насыщенная и задорная юность. А теперь мне нужны ваши подписи вот в этих документах.
Но когда вышла от них, меня всё-таки потряхивало. Господи, да когда уже это всё закончится?
Однако не только расчетчики обо мне сплетничали. В коридорах и на лестнице я то и дело ловила убегающие взгляды коллег — до этого, видимо, просто не обращала внимания. Вернувшись в кадры, присмотрелась и к Люде. Та тоже косилась на меня с каким-то подтекстом.
— И до тебя, гляжу, слухи дошли?
— Ну да… все об этом сегодня говорят. Ульяна, секретарша, с кем-то из бухгалтерии в пятницу гуляла. И рассказала девчонкам по секрету, что какой-то министр приходил к Шергину, а тот его за шкирку вышвырнул. И тот орал на всю приемную, что ты порноактриса. Это неправда?
Ответить я ничего не успела. К нам нагрянул сам Тимур. Распахнул дверь настежь, прошагал по-хозяйски к моему столу, на Людино «здравствуйте» и бровью не повел, сразу выпалил:
