назвала себя девушка, посмотрела на Ладилова и улыбнулась.
— Алексей, — коротко ответил Коноплин, попытался взглянуть в глаза девушке и не смог. Отвернулся к реке.
— Ну вот видите, какая вежливость? Учу, учу приятеля, а он!.. Знаете, что я придумал? Идея прямо-таки заманчивая. Пойдемте сегодня в кино? — без всякого перехода предложил Евгений.
— Нет, не могу, — посерьезнела девушка.
— Почему же?
— Есть свои дела.
— Скажем, днем. Но вечером вы же свободны?
— Нет.
— Хорошо. Тогда завтра, хорошо?
— И завтра занята. — В голосе Эли едва заметная ирония.
— Вы слишком уж нерешительны. Решайтесь сразу!
— Я сказала — не могу.
Коноплин покосился на девушку. Та с любопытством разглядывала поочередно обоих. Видимо, ее забавлял такой явный контраст: один, только что упавший с обрыва в воду, с зеленоватыми нитями тины в каштановых волосах, любезничал с ней, второй, недавно весело хохотавший над мокрым другом, молчал и упорно не желал оторвать взгляд от поплавков. Странно!..
«ШТУРМАН, ДАЙ КУРС!»
За неправильный маневр при выходе бомбардировщика на цель экипаж основательно поругали. После разбора полетов майор Деев даже осторожно намекнул командиру полка Гончаренко:
— А не слишком ли много шишек на Ладилова свалилось, Иван Афанасьевич?
Гончаренко, грузный, на голову выше своего заместителя по политической части, нахмурил густые брови.
— Мало.
— Все-таки такой разнос парень может понять неверно.
— Разнос ему только на пользу. Горяч, зарывается часто. Не остановить вовремя — хуже станет.
Деев удивился:
— Он же отличный летчик, Иван Афанасьевич! Сами мне говорили, еще когда в должность вступал.
— Отличный, верно. Хотя молодой. Однако… В наше время мы не так начинали. И машины были не те. Почетно было летать. Гордились, понятно, но…
Гончаренко замолчал. Он не проронил ни слова до самого авиагородка. Майор Деев шел рядом с ним и недоумевал, но наконец прервал молчание:
— Иван Афанасьевич! Не понимаю как-то. Что вы заметили у Ладилова? Смелый, энергичный, командир передового экипажа!
— Я и сам не понимаю до конца. Вот даже на тактические учения наметил его экипажу ответственное задание. А нутром чувствую, сдерживать Ладилова надо. Долго еще сдерживать. Иначе… Впрочем, дошли. Всего доброго, майор. — Гончаренко устало улыбнулся. — А может, я старею, начинаю бояться горячих голов, а?
Деев не сразу согласился:
— Бывает такое. Только, Иван Афанасьевич, к вам это не подходит.
— Может быть, не знаю. Со стороны виднее. Ну, по домам. Завтра учения, долго не придется с женами встречаться, ребят своих видеть.
Майор Деев пошел дальше, к корпусу, где жил, и дорогой вспоминал слова полковника: «Горяч. Зарывается часто». И тут же подумал: «А в чем это у Ладилова выявляется? Вот еще уравнение с одним неизвестным!..»
* * *
К вечеру первых суток тактических учений погода ухудшилась. Похолодало. На аэродроме стало как-то неуютно. Все выглядело непривычно. Лето, а тут будто осень вернулась. Угрюмыми выглядели самолеты на стоянках, мрачным, загадочным стал лес, расположившийся по другую сторону взлетно-посадочной полосы.
Самолеты выстроились на линии предварительного старта, но экипажей здесь не было. Летный состав собрался у командного пункта, ожидал свежую метеорологическую сводку. Только на крайней машине — разведчике погоды — работали несколько человек. Заканчивались последние приготовления к полету.
— Всегда так: жди и жди! — бурчал Ладилов. — Летаем час, а ждем пять. Разве это дело?
— Ты в последнее время стал нервным, — успокаивал его Коноплин. — Все идет своим чередом. В грозу не полезешь.
— Смотря как и когда.
— А никогда. Сам знаешь. Это уже не риск, а безумие — лезть в грозовые облака.
— А ну тебя! — отмахнулся Ладилов и пошел к командному пункту.
Прохладный вечерний ветерок еле заметно колыхал зеленую траву аэродрома. Солнце скрылось за горизонтом, и лишь багровое зарево на западе еще напоминало об ушедшем дне. Темнело. Казалось, гуще, сочнее становились краски, реактивные бомбардировщики из серебристых превратились в матово-серые со стальным отливом. Редкие облака вверху приняли грязный оттенок.
Близилась ночь, но аэродром жил своей обычной жизнью.
Работы хватало. Техники, механики, прожектористы и радиолокаторщики, метеонаблюдатели и водители спецмашин — каждый из них занимался своим делом. А вот летным экипажам приходится ждать. И Ладилову это ожидание не по нутру.
Возвратился самолет — разведчик погоды. Экипаж привез малоутешительные вести. Гроза. Путь к цели пока закрыт. Полковник Гончаренко разрешение на начало полетов не давал.
Ждали еще с час. Евгений задремал было в углу комнаты, где расположился летный состав, как вдруг его громко позвали:
— Ладилов, ваш экипаж вызывает командир полка!
Сердитый полковник сидел за столом и угрюмо поглядывал на летчика и штурмана.
— Задание прежнее, старший лейтенант. О погоде вам известно. В грозу входить запрещено. Не будет условий для полета — возвращайтесь.
Гончаренко был недоволен: тактические учения начались, но авиационному полку погода путала все карты.
Офицеры откозыряли и бегом направились к стоянке самолетов.
Полет предстоял дальний, задание не из легких. А тут еще гроза.
— Все готово, Леша? — спросил Ладилов по радио.
— Готов, — коротко ответил Коноплин.
— Тогда поехали!..
Взревели турбины, и, тенью мелькнув по бетонированной полосе, бомбардировщик ушел в темноту. Летчик знал: будет нелегко в полете. Еще лучше знал обстановку штурман.
Вскоре с борта самолета на командный пункт стали поступать донесения:
— Место… Время… Встретил грозу. Меняю курс…
— Обойти грозу с запада нельзя. Новый курс…
Становилось ясно, что гроза занимает слишком большой район. Бомбардировщик несколько раз менял курс, но пробиться к цели пока не мог.
У карты собралась большая группа авиаторов. Они следили за полетом, строили свои предположения. Командир снова и снова оценивал обстановку и наконец сказал:
— Возвращать машину не будем. Ладилов сам видит погоду. Видит лучше нас и сам решит на месте. Да и Коноплин у него…
А в воздухе Евгений то и дело звал штурмана:
— Лешка! Давай курс! Слышишь, давай новым курс!..
Справа и слева — частые вспышки молний. Они почти непрерывно озаряли нагромождение гигантских грозовых облаков. У каждого члена экипажа было такое ощущение, будто с обеих сторон противник ведет невиданной плотности и силы зенитный огонь. Казалось, облака готовы были вот-вот сомкнуться, и тогда бомбардировщик очутился бы в центре грозы, что могло привести к беде.
Коноплин напряженно искал лучший, безопасный путь. И действительно, когда надежда почти иссякла, он обнаружил проход между двумя грядами далеко отстоящих друг от друга облаков. Решили воспользоваться им.
Решение было правильным. Бомбардировщик прорвался-таки к цели. Но это был тяжелый полет.
На аэродроме Ладилов вылез из машины мокрый.
— Ну и ну! В самом пекле побывали. Почище, чем на войне! — заметил он.
Алексей и сам устал. Он понимал, насколько тяжело было другу вести самолет, сочувствовал ему. Может быть, поэтому штурман не
