губят. Надо только смотреть и ждать.
— Лишь бы, пока мы ждем, колеса его колесниц не подняли смертного праха в наших собственных дворах. — Белин отодвинул стул и встал. — Я вас покину.
Он поднял руки в солнечном знамении, повернулся и вышел из комнаты.
— Ах, — вздохнул Сейтенин, когда дверь закрылась. — Какой порывистый!
— Он все принимает близко к сердцу. Это у него от отца.
— Да. Я помню царя Пеллеса. Помню и нашу с тобой первую встречу. Ты был совсем мальчиком — немногим старше твоего Гуистана, твой отец приезжал по какому-то делу и взял тебя с собой.
— Удивительно, что ты это помнишь. Ты сам был немногим старше. Наши семьи связывает давняя дружба.
— Давняя и крепкая, — кивнул Сейтенин и легонько повел глазами.
Аваллах откинулся в кресле и улыбнулся.
— Я подумываю о том, чтобы укрепить эти узы.
— Заключить договор?
— Нет, сыграть свадьбу.
— Ясно.
— Как насчет брака между моей дочерью и твоим старшим сыном — Терантом, кажется?
— Мне эта мысль по душе. Терант — славный юноша, а твоя Харита, судя по всему, вырастет красавицей. Лучшей пары не сыскать.
— Тогда по рукам.
Сейтенин взял со стола ритон и поднял его.
— За вечную дружбу между нашими домами.
— За вечный мир. — Аваллах чокнулся с ним и выпил. Потом налил еще вина и на миг остановил взгляд на кубке. — Мир меняется. Нам не удастся продержаться долго.
— Возможно, — мягко отвечал Сейтенин. — Но все же попытаемся. Наше время еще не вышло.
Аваллах поднял глаза от ритона и улыбнулся.
— Думаю, ты прав. И кто сказал, что новая эпоха будет хуже теперешней?
Пока они говорили, в окно ворвался гулкий, низкий звук огромного колокола. Оба царя встали из-за стола и пошли к двери.
— Ну вот, уже Совет. Я надеялся, что у нас будет день-два на переговоры с остальными, — заметил Аваллах.
— Нет никакой спешки, успеем еще поговорить. Главное — выяснить, что замышляет Нестор.
Аваллах остановился.
— Что бы я ни говорил Белину, чует мое сердце — прав он.
— Идем, — сказал Сейтенин, — расскажешь мне, что ты думаешь. Нам потребуется вся наша хитрость, чтобы обойти Нестора.
Они вышли в широкий коридор и двинулись на звук колокола, пока не оказались в просторной прихожей. В центре ее стояло золотое дерево, на котором были развешаны пурпурные царские одеяния. Несколько царей уже собрались возле дерева. Жрец золотыми крюком на эбеновой палке аккуратно снимал с ветки облачение.
Другой жрец надел мантию на царя. Тот завязал ленты на шее и пошел дальше. Сейтенин с Аваллахом подошли к дереву и получили свои наряды. Мантии были шелковые, богато расшитые: на правой стороне — сияющие солярные знаки, на левой — серебряные лунные диски. По подолу, вороту и шейным лентам шла вышивка нитью из желтой меди.
Надев мантию, каждый властитель проходил в ротонду — большой круглый зал, от пола до потолка заполненный нишами. В каждой стоял мраморный бюст царя, высеченный искусным ваятелем. Казалось, в зале постоянно присутствуют безмолвные, но внимательные слушатели.
Цари прошли в сводчатую дверь и подошли к своим местам, расположенным по кругу вдоль стен зала. Каждое кресло было вырезано из цельного куска железного дерева и раскрашено в цвета соответствующего царства; спинку образовывал солнечный диск с расходящимися лучами. За кольцом кресел шли ступенчатые выступы, на которых размещались слуги и зрители.
Аваллах сел и стал наблюдать за остальными. Он увидел, что кресло прямо напротив него — кресло Нестора — осталось пустым. Аваллах взглянул на Сейтенина, указывая глазами на пустующее место. Сейтенин задумчиво кивнул.
Как только цари расселись, двери по бокам ротонды открылись и вошли зрители. Снаружи зазвенел гонг. Все встали. Вошел Верховный царь со скипетром в правой руке и державой в левой. Скипетр был из миртового дерева с золотым солнечным диском в навершии; держава — шар из бледного лунного камня.
Все поклонились и воздели руки в солнечном знамении. Служители внесли треножник и подставку: державу положили на треножник, скипетр утвердили на подставке. Верховный царь сел, под ноги ему подвинули скамеечку.
— Пусть начнется первое заседание Великого Совета.
Цари и зрители сели. Керемон сказал:
— Мы здесь, чтобы дать правосудие народу. Да руководит нами Бел. Пусть Хранитель записей огласит первое дело.
Вышел строгого вида человек со свитком в руке.
— Пусть Ямалк из Азилии выйдет и принесет свою жалобу, — выкрикнул он, и голос его прокатился под куполом зала.
С верхнего яруса спустился человек, одетый, как обычный ремесленник. Он встал перед Хранителем записей, и тот спросил:
— Известно ли тебе, какова кара за ложный навет?
Ямалк сложил руки и закивал головой.
— Хорошо, — сказал Хранитель, отходя в сторону. — Изложи свою жалобу как можно более кратко.
— Меня зовут Ямалк, — робко начал ремесленник. — Я из Лассипоса, мы с братом кожевники и красильщики. — Он поднял руки, показывая бурые ладони в подтверждение своих слов. — Десять месяцев назад я купил на рынке лавку рядом с моей собственной. Прежний владелец умер, и лавку продала мне вдова. Я тут же перенес свои вещи на новое место.
На следующий день пришел человек и забрал мое добро, сказав, что лавка принадлежит ему. Он показал мне расписку с печатью покойника — мол, лавку он купил, когда тот был еще жив.
Ямалк разволновался, голос его звучал все громче.
— Однако я знал своего соседа, никому он лавку не продавал. Когда я пошел к его вдове, она отказалась со мной говорить. Я отправил к ней брата, но, когда тот пришел, ее уже и след простыл. Мы полагаем, что она сбежала из города.
Кожевник беспомощно развел руками.
— Человек, который назвался владельцем лавки, забрал мое добро, дескать, все это его, раз ему принадлежит лавка со всем содержимым. Я лишился своего добра и денег за лавку и теперь прошу рассудить меня с тем человеком.
Первым задал вопрос царь Итазаис из Азилии:
— Где тот, кого ты обвиняешь?
— Я его больше не видел.
— А что стало с лавкой?
— Он продал ее торговцу пряностями.
Следующим заговорил Мусеус из Микенеи:
— Здесь ли человек, которого ты обвиняешь?
Ямалк огляделся по сторонам.
— Я его не вижу.
— Получил ли ты расписку от вдовы прежнего владельца? — спросил Керемон.
— Должен был получить, государь, — объяснил Ямалк, — да она мне сразу не отдала, а потом я не мог ее разыскать.
— Сколько ты заплатил за лавку? — спросил Итазаис.
— Шесть тысяч кронариев серебром.
— Это недешево за лавку на рынке, так ведь?
— Это очень хорошая лавка, государь, очень. На углу площади, у входа, мимо нее все идут.
— Понимаю, — сказал царь. — И чего же ты хочешь?
— Чтобы мне вернули мое добро и
