вышла девчонка лет четырнадцати. Увидев варнака, взвизгнула, подалась назад.
— Тише! — велел Пастырь. — Тише, маленькая, чего шумишь.
Она кивнула, продолжая пятиться.
— Угу, — улыбнулся варнак, повернулся к камере.
Стрекоза лежала на скамейке. Натянув на голову ветровку, спала.
С минуту Пастырь, улыбаясь, смотрел на свернувшуюся в калачик девочку. Потом взял со стола связку ключей, подошёл к замку.
И тут вдруг тюкнуло в лопатку острой болью. Шипя, он отдёрнулся, повернулся. Едва успел перехватить руку с ножом, направленным куда-то в бок. Та девчонка, видать, целилась первым ударом в шею, да не дотянулась — низкая слишком, хлипкая.
— Э-э, ты чего это, а? — опешил пастырь. Держа малявку за руку с ножом, криво улыбаясь, не зная, что делать и говорить, выдохнул: — Ты дура, что ли?
В её маленьких глазёнках плескался страх вперемешку с какой-то липкой и расчётливой — совсем не детской — ненавистью.
— Ну, ты и..! — покачал он головой, выдёргивая из её руки нож. — Пошла! — подтолкнул её обратно в туалет, захлопнул за ней дверь.
— Попробуй только выйти раньше, чем через час! Башку отвинчу!
Лопатка ныла. Чувствовалось, как сочится кровь, прилипает к телу рубаха ниже раны. Вот шпана, всего изуродовали!
— Сволота! — выругался он себе под нос. — Пионерка, етит твою…
Стрекоза завозилась, стянула с головы ветровку, ошарашенно уставилась на Пастыря, с трудом его, видимо, узнавая.
— Ни фига себе! — произнесла она ломким сонным голосом, поднимаясь и садясь на скамье.
Нужный ключ наконец-то нашёлся. Он открыл, бросил замок на пол, отворил дверь:
— Привет! — улыбнулся обалделому взгляду Стрекозы.
— Привет, — отозвалась она, пытаясь улыбнуться. — Это кто ж тебя так, дядь?
— Это ещё что! Тут вон… — Пастырь поморщился от боли, кивнул в сторону клозета. — Такая шустрая девочка!.. У вас тут все такие?
— Шустрая, говоришь?
Стрекоза торопливо поднялась вышла из камеры, заглянула в туалет.
— А-а, — протянула она. — Нюша, Нюша, юбочка из плюша!
Зашла внутрь кабинки. Девчонка смотрела на неё, окрысившись, прищурясь.
— Что, Нюш, — усмехнулась Стрекоза, — пи-пи? Так это ты, сучка, по туалетам ссышь? Говорили же, на улицу ходить, чтоб вони не было!
И ткнула её кулаком под дых — резко, тренированным ударом. Девчонка сложилась, повалилась на унитаз, растопырив ноги, пискнула, ударясь о фаянс копчиком. А Стрекоза, перекосившись лицом, с ненавистью во взгляде, звонко, с размаху, влепила ей по физиономии. И ещё раз.
— Э-э, — недоуменно протянул Пастырь. — Ты это, Стрекоза…
— Да ничего, — равнодушно бросила та, повернувшись, уже улыбаясь, — всё нормально, дя Петь.
— «Дя Петь», — хмыкнул варнак.
— А что? — она захлопнула туалетную дверь, задвинула шпингалет, заглянула Пастырю в глаза, — Нельзя?
— Да валяй, — буркнул Пастырь.
— А тебя выпустили?
— Ага, выпустили, — покривился в болезненной усмешке Пастырь. — Погулять.
— Понятно, — кивнула она, приходя в своё обычное, наверное, весело-задиристое настроение. — Так тебя разукрасить мог только Хан, — задумчиво покачала головой. — Ну, Меченый ещё… но это вряд ли.
— Хорош разговаривать, — поторопил он. — Уходить надо отсюда. Я ведь только за тобой и пришёл.
— А куда уходить?
— Ну, пока просто — отсюда. А там видно будет.
— Не, — испуганно покачала она головой. — Там краснуха.
— Нет там никакой краснухи давно, — ответил Пастырь, беря её за плечо. — Давай-ка, подруга, не будем терять времени.
А времени и правда не было. Сзади — оттуда, откуда пришёл пастырь, — послышались крики, топот ног по лестнице. Видать, проснулись охранники. Заглянули к Хану, который чего-то долго не показывался. А там… А может, увидели капли Пастыревой крови на полу. А может, Меченого нашли.
— Ну, всё, — бросил он, выталкивая Стрекозу из дежурки. — Ходу, Оленька, ходу!
Уже когда они добежали до залов, услышали сзади:
— Вон он!
И следом хлопнул «макар» — раз, другой.
Заскочили в зал ожидания.
Пацаны уже вставали. Копошились на нарах, сидели на креслах и подоконниках, курили.
Когда выскочили вдруг Пастырь и Стрекоза, когда хлопнул «макар», а потом ещё грянул автомат, пацаны заорали, засуетились. Посыпались стёкла из огромного окна, выбитые автоматной очередью.
Придурки! Хорошо, что никого из мальчишек не положили.
Под очумелыми взглядами шпаны (никто даже и не дёрнулся за оружием), они бегом миновали зал и выскочили на перрон.
Туман сгустился, так что Пастырь не увидел сидящего на мосту стрелка. Ладно, значит, он их тоже не видит.
— Шухер! — закричали в зале.
Ну, шухер так шухер…
Дёрнул Стрекозу за руку, потащил за собой в туман, стелющийся над рельсами. Показал в сторону пакгаузов, смутно видневшихся по ту сторону «железки».
— Дуй туда, — велел. — В тумане тебя не засекут. Будешь ждать меня там, у дальнего блока. Если меня зажмут и через полчаса я тебя не догоню, уходи на стеклозавод и жди меня там. Я всё равно приду.
Она кивнула, но бежать не торопилась.
— Давай, девка, давай! — прикрикнул он. — Чего рот разинула!
— А ты?
— А я, а я, — развернул её, подтолкнул в спину.
Из вокзала выбежали трое. Из старших, видать, из охраны на втором этаже. Он, не думая, провёл короткой очередью поверх голов. Пули зацокали в стену над пацанами, брызнули битым стеклом и отбитой штукатуркой. Салаги присели, попятились обратно в здание. Взвизгнула от неожиданности Стрекоза, закрывая уши ладонями. Пастырь ещё раз толкнул её в спину, крикнул:
— Быстро, твою мать! Бегом!
Она послушалась, рванулась в туман. Перепрыгивая рельсы, подскользнулась. Пастырь думал, расшибёт себе голову девчонка, но ничего — устояла, выправилась, побежала.
Выстрелы разбудили, наверное, внешних часовых: справа, с моста, послышался неуверенный хлопок. Пуля жахнула по двери, едва не зацепив кого-то из пацанов, которые за ней присели. Вот же шпана, блин, балбесы! Поубивают друг друга в этом шухере…
Пастырь дал, на всякий случай, ещё одну короткую очередь. Пули градинами простучали по перрону у входа в вокзал, выдрали щепки из открытой створки.
Потянул носом влажный холодный запах осеннего тумана, к которому примешивались запахи пороха и мокрых рельсов. Зима скоро…
Ну, теперь — ходу!
Светлую ветровку стрекозы уже почти не было видно — терялась, сливалась с туманом где-то у третьей платформы. Это хорошо. Метров через двадцать и сам он потеряется из виду.
Добежав
