прицел не успел. Тот изогнулся, пнул в плечо, под ключицу. Пастыря развернуло, а Хан уже опять взвился в воздух, закручиваясь волчком.
И снова зазвенела в голове одуряющая тяжесть — удар ногой пришёлся по черепу, по уху.
Тхэквондо, говоришь? Сколько там лет-то?..
Молодец, гадёныш, даром времени не терял. Пока другие в подворотнях косяки крутили, ты фуэте крутил. И будь Пастырь не таким меднолобым упёртым быком, взяла бы сейчас твоя, Тохтамыш хренов.
Ну, и Мяснику спасибо: навалился на Хана сзади, повис, обхватывая, прижимая царёвы руки, пытаясь свалить, давая Пастырю время очухаться.
Хан выматерился, рубанул пяткой доктора по ступне и, сразу, — по голени. Мясник взвыл, отпуская противника. Хан рывком высвободил руки, шагнул к Пастырю.
Но тот уже выловил момент, двинул ему снизу в подбородок. Тело Хана устремилось вслед за головой — в угол. Ударилось о стоящий там здоровенный несгораемый сейф. Тот задрожал, загудел утробно. А Хан сполз по нему, сел на пол, пьяно мотая головой.
— Вот так… — кивнул Пастырь, переводя дыхание, едва ворочая языком, пробуя на вкус вздувшуюся губу. — Но шустёр же, гадёныш, до чего!
Голова гудела, звонили под черепом колокола; в шее похрустывало что-то при каждом движении, в ухе катался туда-сюда и грохотал тяжёлый шарик. Больше всего хотелось лечь, отдохнуть, уснуть.
— Вы как, Пётр Сергеевич? — спросил испуганно жмущийся к стенке доктор. Голос доносился будто издалека откуда-то.
— Жив, — промычал Пастырь, поднимая брошенный автомат, снова вешая его за спину.
И велел:
— Давай, на выход!
— А этот как же? — мясник кивнул на копошащегося у сейфа Хана.
— Давай, док, давай, не тормози! — прикрикнул Пастырь, хватая доктора за плечо, подталкивая к выходу. — Этого я оформлю. Ты натура нежная, тебе ни к чему…
Стукнула дверца сейфа. Пастырь спиной почуял, какое-то ненужное движение позади. Резко прыгнул в сторону, разворачиваясь, беря наизготовку «калаш».
Брошенный Ханом нож пронёсся рядом, в двух ладонях от груди. Мягко ударил в спину Перевалова, направлявшегося к двери. Тот удивлённо хакнул, вздрогнул и, будто зябко, поведя плечами, повалился вперёд.
Хан прижался к дверце сейфа, испуганно переводил взгляд с упавшего доктора на окаменевшее лицо Пастыря.
Вот же гнида ты, а не Хан!
Варнак вытянул в его сторону руку с автоматом. Лицо его перекосилось, как у человека, готового с отвращением раздавить голой рукой жирного таракана.
Узкие тюркские глазёнки царька наконец-то раскрылись — расширились навстречу смерти.
— Ну ты и мразота! — прошептал Пастырь. — Страшно?
Хан быстро и мелко кивнул.
— Ха-ха, — скривился варнак. — Смотрите, пацаны, ему страшно!.. С-с-сучёныш…
Палец лёг на спуск, но что-то не давало выстрелить…
Пацаны и не давали. Та мелочь пузатая, которая останется здесь после Пастырева ухода и непременно погибнет, превратившись в стаю голодных и безнадзорных зверёнышей. Перегрызут ведь друг друга.
А с другой стороны — ничего, не страшно… Уйдут в город, найдут там людей. Те их оприходуют, прикормят, не дадут сдохнуть-то, небось.
Да и кроме Хана тут гадов смердячих, среди старших, ещё полно, которые с радостью займут его место. Тот же Меченый, или Ведро.
Автомат дёрнулся, гавкнул…
Дожал таки палец — против воли и размышлений взял и дожал.
Хан подпрыгнул на месте, хватаясь за бок, сполз по сейфу на корточки, оставляя на крашеной дверце красный след, опуская голову; зашипел, закричал от боли.
Пришлось нажать ещё раз…
Присел над Переваловым, который так и не шевельнулся — лежал уткнувшись лицом в грязный паркет; лежал тихо, но, кажется, был жив ещё. Из-под лица его показался край алой ленточки — кровь.
— Ты как, док? — спросил, касаясь плеча.
— По… дых-х-х…, — выдавил тот, не шевелясь. — Вы… его..?
— Да. Чем тебе помочь?
— Зря, — прокряхтел тот, — всё же… боюсь…
— Потерпишь, если на себя взвалю?
— Не на…
— А?
Доктор не отозвался. Пастырь увидел, как мелко-мелко задрожали у раненого пальцы на принявшейся сжиматься в кулак руке.
— Ох! — отчётливо выговорил-простонал мясник. Потом напрягся и враз обмяк — отошёл.
— Ну и ладно, — кивнул Пастырь. — Пусть бог с тобой разбирается. Ему видней.
22. Шухер
Утренний отроческий сон крепок. Когда Пастырь, чуть приоткрыв дверь из конторы, выглянул наружу, четверо пацанов спали как ни в чём не бывало в своих креслах. Приглушённые стенами и тремя дверьми выстрелы не проникли в их сны, в которых они сидели на скучных уроках или гоняли по просёлку на мотоцикле, или щупали в подъезде девчонок. Дрыхли, в общем, пионеры.
Спите, ребятки, спите.
Ну что, пойти сейчас в зал, объявить побудку? Сказать: ну что, пацаны, я ваш новый командир, прошу любить и жаловать. Начнут палить, нет? Или преисполнятся, прочувствуют и возрадуются?..
Сомнительно что-то…
С младшими такой финт ещё прокатил бы, а со зверьками второго этажа — вряд ли. Если тут хотя бы половина таких, как Меченый, то очень даже вряд ли.
Поэтому линять надо отсюда по-тихому, пока спят пионеры.
Стрекоза!
Девочку бы вытащить из этой кодлы. Увести в Дубасовку. Может, живы её родители ещё.
Пастырь прокрался той же дорогой назад, спустился по лестнице, вышел на улицу.
Рассветное небо хмурилось, грозило дождём. Мёртвая тишина смешивалась с туманом, окутывала грязно-зелёное здание вокзала, стлалась по белой крыше, пряча дремлющего «аиста» и скрывая от него окружающий мир.
Туман — это хорошо. Это очень полезная сейчас штука.
Автомат Хана Пастырь бросил там же, в кабинете, магазин только выдернул. Выгреб из сейфа ещё четыре магазина, распихал по карманам. «Калаш» с таким боезапасом — это очень здорово. Не со шпаной воевать, конечно, а — на будущее. Это тебе не обрез. Автоматы у него случались по дороге домой, но боезапас всегда был проблемой. А тут…
Он мог бы сейчас уйти. Туман скрыл бы от «аиста». Перемахнуть забор, выйти на привокзальную площадь. Мог обойти вокзал и ворваться в нижний зал, где уже просыпалась, наверное, потихоньку шпана.
Но он не сделал ни того, ни другого. Постоял, подышал туманом и, вздохнув, вернулся обратно.
Прошёл по коридору прямо, мимо пропускного пункта, через который ходили, наверное, на службу менты, мимо двери начальника ЛОМ, мимо актового зала, пустой оружейной комнаты — к дежурке. В подвальные камеры Стрекозу не приводили, значит, она либо в клоповнике сидит, либо…
Нет, это второе «либо» нужно отбросить, это нехорошее «либо».
Он вошёл в дежурку, повернул направо, к клетке.
Навстречу, из туалета,
