ручку, буквы сами собой складывались в слова:
«Я, нижеподписавшийся, настоящим гарантирую ссуду в размере, достаточном для покрытия расходов на разработку золотого рудника «Сан-Сакрада» в течение шести календарных месяцев, а также обязуюсь обеспечить успех предприятия в обмен на душу Кертиса Йорка, председателя правления. Назначение и время передачи указанной души будут определены мною позднее.
Подпись / его знак»
Может, лишь из-за причуд воспаленного воображения, но сердце Йорка бешено колотилось, пока он вновь и вновь перечитывал слова. Вдруг рот его приоткрылся, лицо застыло в гримасе ужаса – ужаса, который испепеляет человеческую силу и отвагу, оставляя только жалкую, дрожащую трусость. Йорк сверлил взглядом бумагу перед собой, и глаза его вылезали из орбит, а на лбу крупными каплями выступал пот.
На месте, оставленном для подписи, проступили, мерцая и светясь, шесть букв, будто начертанные пламенем.
Казалось, вся кровь в теле Йорка застыла. Одно ужасное мгновение он сидел неподвижно, словно парализованный страхом. Потом отчаянным усилием заставил себя подняться, схватил лист с договором и дрожащей рукой бросил его в камин.
Плотная бумага сморщилась, свернулась в трубку и вспыхнула. Йорк взял кочергу и принялся ворошить угли, чтобы лист сгорел без остатка.
Кочерга с грохотом выпала из его рук, он рухнул в ближайшее кресло, трясясь и потея, как напуганный пони. Часы на каминной полке пробили шесть, развеяв наваждение. Он встал и провел ладонью по влажному лбу.
– Боже, боже! – пробормотал он. – Я схожу с ума. Мне померещилось. Так не бывает. Филден прав. Я перетрудился. Надо срочно к Джонсу, пусть он меня подлатает.
Он надел пальто и спустился на первый этаж. В коридоре его встретил служащий с телеграммой в руке.
Йорк встал под газовой лампой, вскрыл желтый конверт, и лицо его побледнело еще сильнее прежнего. Этого известия он ждал весь день. Адрес человека, который мог спасти компанию.
Все вышеописанное произошло в понедельник. К полудню среды Йорк прибыл в Париж, встретился с Ван Хотеном, одним весьма крупным финансистом, и заручился его согласием на сделку.
Он провел встречу столь виртуозно, что Ван Хотен хвалил его почти по-отечески.
– Фесьма фы умный молодой человек, – сказал он Йорку в конце беседы. – Я наблюдал за фами три, четыре, пять годов и говорил себе: «Он далеко пойдет, этот мальчик, но и шишку набьет». И фот! Прошлой фесной фы делали маленькую ошибку с теми «Гватемалами». Но это пустяк! Я и сам ошибался. Фы молоды, фы собираете опыт. Так-то! Ф конце концов, у фас фсе получится, потому что есть голова в плечах. Майн гот! Такая голова у молодого человека! Фидите, я фсегда фам верил. Я окажу фам флияние. Доверю фам свои деньги, потому что буду ждать от фас феликих дел. Нет никакого страха. Фы добьетесь успеха.
– На этот раз – добьюсь, – ответил Йорк.
И он с благодарностью попрощался с Ван Хотеном, понимая, какую услугу тот ему оказал.
Вернувшись в отель, Йорк заперся в комнате и достал из записной книжки лист бумаги – точно такой же он сжег в зале заседаний в понедельник вечером. Он жаждал узнать, повторится ли кошмарное видение, и, поддавшись безумному порыву, переписывал документ трижды и с болезненной смесью любопытства и ужаса наблюдал, как вновь и вновь на белой бумаге проступает зловещая подпись. Затем в приступе паники он уничтожал свидетельство богопротивной сделки, но каждый раз, оставшись один, снова повторял эксперимент.
Тем временем лечение, прописанное доктором, оказало в некотором роде благотворное действие. Он не спал, но выносливость стала почти безграничной, его ум, сосредоточенный на единственной цели, сделался поразительно ясным.
Все три дня перед собранием акционеров Йорк трудился за десятерых. Вечер четверга он посвятил подготовке речи. Когда слуга в последний раз заходил к нему в одиннадцать часов, Йорк велел ему поставить рядом с кроватью стакан молока и сифон с содовой, а утром ни при каких обстоятельствах не беспокоить, пока он сам не позвонит и не попросит воду для бритья.
И он принялся за дело. Слуга отправился спать. Йорк, должно быть, проработал до поздней ночи, поскольку успел переписать текст речи начисто, сопроводив его несколькими страницами заметок.
Во время выступления все обратили внимание, что председатель, вопреки обыкновению, не пользовался записями. Бумаг у него при себе не было, к тому же он сильно опоздал.
В комнате собралась уйма людей, напряжение нарастало, так что сосед Филдена даже предположил: если Йорк не явится в ближайшее время, заседание будет сорвано.
Едва слова слетели с его губ, как высокая фигура председателя возникла в дверях среди бурлящей толпы. Несмотря на невыносимую духоту, он не снял зимнее меховое пальто. Стоило ему войти и занять свое место за столом, как в комнате воцарилось странное спокойствие. Сначала его ощутили те, кто сидел по соседству с креслом председателя, а затем, словно незримой волной, оно разлилось по всему залу. Постепенно шум голосов становился все тише, пока совсем не смолк. Когда Кертис Йорк поднялся, чтобы начать свое выступление, повисла гробовая тишина.
Ни одно собрание на свете не слыхивало прежде подобного шедевра ораторского мастерства. Слушатели узнали полную историю золотого рудника «Сан-Сакрада», со всеми деталями и цифрами, иные из которых не были известны даже членам правления, но оказались безукоризненно точны – впоследствии их подтвердили по телеграфу.
То, как Йорк держал себя, производило глубокое впечатление. Он говорил около часа без малейшей запинки, все слушали затаив дыхание: ни один аргумент не пропал даром, ни один нюанс не был упущен, ни одно возможное возражение не осталось без ответа. Ораторское воодушевление преобразило его: лицо горело вдохновением, а сам он словно стал выше ростом. Он предсказывал успех компании так уверенно, словно знал будущее наперед. Каждое произнесенное слово звучало убедительно; и когда дошло до голосования, вотум доверия правлению был вынесен единогласно. Затем произошло нечто странное.
Не произнеся ни слова, председатель встал из-за стола и покинул зал заседаний. Толпа расступилась, открывая ему путь к двери. После его ухода на секунду повисла мертвая тишина. Тогда Филден, поддавшись порыву, объяснения которому он так и не нашел, вскочил и бросился вслед.
Меньше чем через минуту он оказался на лестнице, но, когда добежал до вестибюля, Йорка уже нигде не было видно.
Филден выскочил на улицу.
У тротуара остановился экипаж, и кто-то позвал его по имени.
Это был доктор, к которому Йорк имел обыкновение обращаться за консультацией.
Доктор что-то сказал, но поскольку Филден смотрел по сторонам, смысл слов ускользнул от него, и он задал вопрос, который в тот момент волновал его
