хотелось остановиться, оставалось только отдаться гравитации да молиться, что меня не размажет по изогнутой стенке. Таков был мой первый опыт абсолютной беспомощности.
Падение длилось целую вечность, и наконец труба выплюнула меня в бассейн. Заметив ужас на моем лице, отец быстро вытащил меня из воды и завернул в полотенце. Безопасность. Уют.
И хотя горка напугала меня до полусмерти — во всяком случае, повторять спуск мне точно не хотелось, — я одновременно ощутила подспудное возбуждение. Тогда я этого не поняла и больше ничего подобного не испытывала — до этого самого момента.
Снова я лишена возможности на что-либо влиять и снова отдаюсь чему-то — или кому-то — столь же непостижимому, как и гравитация. И, вопреки страхам, где-то внутри снова зудит адреналиновое возбуждение.
Ободряюще улыбаюсь двойнику в Зазеркалье, вытираю руки и возвращаюсь в комнату для персонала.
— Кажется, почту принесли, — бросает Клемент, не отрываясь от книги.
— Что?
Он поднимает взгляд.
— Только что почтальон сунул письма в дверь. Почта-то еще существует?
— Ну, да.
— Пупсик, а вдруг это чек от футбольного тотализатора? И все твои проблемы решены.
Не уверена, что в наши дни кто-то еще делает ставки на футболе, уж точно не я.
Среди обычной макулатуры виднеется невзрачный белый конвертик с моим именем печатными буквами, в точности похожий на конверт с фотографическими свидетельствами грязного секрета Карла.
Я хватаю конверт и торопливо вскрываю.
На этот раз никаких снимков, лишь листок с несколькими строчками:
Уважаемая мисс Бакстер!
Сим посланием великодушно напоминаю Вам, что у Вас остается пять дней до погашения долга.
Насколько я понимаю, Вы обзавелись охраной — того самого джентльмена, что без малейшего на то повода избил моих компаньонов. В данный момент оба находятся в больнице, где лечатся от полученных травм. Достаточно лишь упомянуть, что они страстно желают по выздоровлении вновь повстречаться с Вами.
Мне удалось убедить партнеров ничего не предпринимать до четверга, когда кончается Ваш срок. Тем не менее хочу подчеркнуть, что в случае невыплаты долга в оговоренную дату я не отвечаю за их действия.
Дорожа своей репутацией, они намерены урегулировать ситуацию.
Полагаю, указанное обстоятельство послужит Вам достаточной мотивацией, чтобы направить все силы на поиск средств и мистера Паттерсона.
В ожидании встречи с Вами в четверг.
Д.
Я перечитываю послание трижды, добавляя все новые ингредиенты в бурлящий котелок эмоций — гнев, страх, ненависть. Я столь погружена в черные мысли, что даже не замечаю подошедшего Клемента и вздрагиваю, когда он произносит:
— Значит, не чек от тотализатора?
Делаю глубокий вздох и протягиваю ему письмо. Он берет его своей лапищей размером со сковородку и пробегает глазами текст.
— Выброси, — фыркает Клемент.
— Но ведь это улика. Если мне придется обращаться в полицию, это станет ключевым свидетельством.
— Думаешь, его сплошь покрывают отпечатки пальцев Стерлинга? Не будь наивной, тебе это не поможет.
Скорее всего, он прав. Крайне сомнительно, что старик окажется столь беспечным и поставит под угрозу свое положение.
Я сгребаю почту с коврика и вместе с письмом от вымогателя бросаю под прилавок.
— Ну так едем, пупсик?
— Пожалуй.
Правда состоит в том, что ехать уже не хочется. Не хочется вообще ничего, связанного с этой историей. Легкое возбуждение, что я испытывала каких-то пять минут назад, выдохлось. Никакое это не великое приключение — нет, это жуткая дыра, и из нее не выбраться, как только что напомнило письмо Стерлинга.
Моя единственная надежда — безумные поиски сокровищ под предводительством джинсового фрика, возомнившего себя умершим еще в семидесятых.
Чего бы я только не отдала, чтобы меня сейчас завернули в уютное полотенце.
16
До вокзала всего полтора километра, и я решаю бросить машину у магазина. Надеюсь, прогулка по осеннему солнышку прояснит мысли и оживит энтузиазм.
Возможно, мои надежды и осуществились бы, не сопровождай меня любопытный небритый йети.
Молясь про себя, чтобы не повстречался кто-нибудь из знакомых, я стараюсь идти побыстрее. Клемент не отстает и изводит меня вопросами.
— Что такое «Сантандер»?
— Банк. Кажется, бывший «Эбби Нэшнл».
— «Энн Саммерс»?
— Торгуют женским бельем и… хм, секс-игрушками.
Когда мы добираемся до привокзальной площади, в собственной адекватности я сомневаюсь ровно настолько же, насколько и в клементовской.
Веду своего спутника к билетным автоматам недалеко от центрального входа.
— Клемент, у вас деньги есть?
— Не-а.
— Выходит, финансирование нашей экспедиции целиком лежит на мне?
— Вообще-то я обычно беру плату за свои услуги. Я ведь ни шиша с этого не получу, так что можешь хотя бы оплатить расходы.
— Стало быть, телка может за все платить, несмотря на ваш сексизм.
— Что-то я не врубаюсь, о чем ты толкуешь, пупсик.
— Сексизм… А, ладно, — вздыхаю я.
Спорить бесполезно, и, потом, в чем-то он прав.
Встаю перед автоматом и начинаю тыкать в экран, чтобы купить два билета в Лондон. Клемент стоит за спиной и внимательно наблюдает за моими манипуляциями.
— И что эта хреновина делает? — интересуется он, когда я сую кредитку в щель.
— Это билетный автомат, такие установлены на большинстве станций. Наверное, обходятся дешевле персонала.
— Так «Бритиш рейл» избавился от всех этих черномазых?
— «Бритиш рейл» больше не существует, а что…
«Ой!».
Я стремительно оборачиваюсь и оглядываю площадь, надеясь, что никто не услышал. Людей, к счастью, мало, да и те далеко.
— Клемент, ради бога, это слово произносить нельзя, — шиплю я.
— Какое еще слово?
— На «ч».
— Черномазые, что ли?
— Клемент! — я снова нервно оглядываюсь. — Прекратите!
— Почему?
— Потому что оно крайне оскорбительное. Это ужасное слово.
Вопреки моим ожиданиям, он не возмущен, а озадачен.
— И когда это произошло?
— Что произошло?
— Когда это слово стало оскорбительным? У меня была уйма цветных корешей, и им вроде было пофиг.
— Это еще одно слово! «Цветной» тоже нельзя употреблять.
— Ты прикалываешься, что ли?
— И не думаю! У этих слов крайне негативный оттенок, и они считаются расистскими.
Клемент качает головой и что-то бормочет себе под нос.
Молясь, чтобы впредь он держал расистские комментарии при себе, выхватываю из лотка билеты и направляюсь к центральному входу. Клемент плетется следом.
Внутри мы под аккомпанемент поскрипывания обуви по начищенному полу пересекаем вестибюль и подходим к платформе.
— Вот, это ваш, — вручаю я спутнику билет.
Сую свой в турникет, и створки раздвигаются, выпуская меня на платформу Шагов через десять оборачиваюсь, ожидая увидеть Клемента за спиной. Но нет, этот несносный тип все еще топчется перед турникетом.
— Ну что там такое? — кричу я.
Он переводит недоуменный взгляд с турникета на билет.
— И что мне с этим
