Ни шагов, ни теней.
Роуса закрывает глаза. Довольно уже этих глупостей. Нужно возвращаться в дом. Йоун ясно дал понять, что не нуждается в помощи со скотиной. Она напишет маме новое письмо и уж на сей раз точно отправит его на юг.
Снег валит гуще, и ветер, вздыхая, теребит платье Роусы, пока она пробирается по тропинке обратно к дому.
Проходя мимо землянки, она слышит новые звуки – уже не шаги, а приглушенные голоса. Она так и застывает на месте.
Роуса и думать забыла о землянке. Темная, холодная, она виднеется шагах в пятидесяти от дома. Роуса ни разу не замечала, чтобы Йоун оттуда что-нибудь брал. Это пустое и мрачное строение с просевшей крышей, которая, чего доброго, еще обрушится прямо на голову, как только Роуса отворит дверь.
Но сегодня оттуда сочится свет. И кто-то перешептывается внутри.
Кто стал бы вламываться в землянку ее мужа? Бродяги с гор? Любой честный человек постучится в дом, а не станет прятаться в землянке, точно какой-нибудь преступник. Это ее воображение породило новые несуществующие звуки. Роуса подавляет всхлип. Нужно отыскать Йоуна.
Она поворачивается и хочет было бежать в поле, но тут же врезается в кого-то и растягивается на тропинке.
– Извини. – Голос низкий, мужской. Чужие сильные руки поднимают ее с земли, крепко стискивая ее запястья.
– Пусти! – визжит она.
– Роуса!
Роуса кричит и брыкается, но напавший на нее человек, который почему-то знает ее имя, не выпускает ее и упорно повторяет:
– Роуса! Ну же, Роуса, тише!
Дверь землянки распахивается, и их крики перебивают мужские голоса:
– Роуса! Что стряслось? В чем дело?
И тут она окончательно погружается в пучину кошмара. Откуда здесь Йоун и Пьетюр? Весь мир сжимается, и Роуса замирает, как напуганная лошадь: каждый мускул напряжен до предела, и она в любой миг готова пуститься наутек.
Йоун и Пьетюр вырывают ее из рук чужака. Начинается драка, кулаки с глухим хрястом врезаются во что-то мягкое. Пьетюр, взвыв, хватается за свое плечо. Йоун чертыхается и зажигает лучину. Чужака рывком поднимают на ноги, и в дрожащем оранжевом свете Роуса наконец видит его лицо. Это невозможно, и тем не менее это он.
Паудль.
Даже в полутьме она замечает, как он криво ухмыляется, вытирая кровь с разбитых губ.
– Славный прием ты мне оказала, Роуса. – Поморщившись, он потирает бок. – У приятеля твоего мужа удар что надо. Я еще неделю дышать нормально не смогу.
Пьетюр, согнувшись пополам, держится за плечо и стонет.
Роуса оборачивается к Паудлю, который растирает ушибленную челюсть и подносит рукав к губам, чтобы остановить кровь.
– Зачем ты здесь? – Она хочет обнять его, но боится, что он исчезнет и в ее дрожащих руках останется пустота. – Как ты…?
– Ты его знаешь? – стальным голосом перебивает Йоун.
– Да, Паудль был… Он… – Роуса трет глаза. – Мы выросли вместе, – неловко заканчивает она.
– Мы были как брат и сестра, верно, Роуса? – Он обнимает ее за плечи, и все ее существо пронзает трепет, наполняя ее жизнью.
Она молча кивает. Брат и сестра.
Пьетюр выпрямляется, хоть лицо его по-прежнему искажено болью, и вывихнутая рука безвольно повисает вдоль тела. Здоровой рукой он подносит мерцающий огонек к лицу Паудля.
– Ты! Я тебя видел неделю назад. В Скаульхольте. Ты интересовался Роусой. И расспрашивал меня.
– Расспрашивал тебя? – грозно переспрашивает Йоун.
Пьетюр переступает с ноги на ногу.
– Только о хуторе. Да и он ведь совсем мальчишка.
– Этот мальчишка последовал за тобой сюда, – цедит Йоун. – Этот мальчишка больше недели шел пешком или добирался на купеческих подводах – и все из-за того, что ты ему рассказал.
– Ничего я ему не рассказывал! – срывающимся голосом возражает Пьетюр. Его вывихнутая рука дрожит.
– Что-то ты ему, несомненно, рассказал, – шипит Йоун сквозь зубы и поворачивается к Паудлю. – Грядет суровая зима, и у меня нет времени принимать гостей, уж извини. Назавтра ты отправишься обратно в Скаульхольт. Быть может, в ту сторону как раз поедет какой-нибудь торговец.
Лицо Паудля омрачается, и Роуса не в силах удержаться:
– Я позабочусь о нем, Йоун. Он не станет отвлекать тебя от дел. Я буду…
Слова Йоуна бьют наотмашь:
– Ты будешь молчать!
Роуса отшатывается. Паудль резко набирает в грудь воздуха. Она чувствует, как он напрягается.
Нет, не надо, прошу! Она бросает на него отчаянный взгляд, и он, встретившись с ней глазами, скупо кивает.
– Я только хотел сказать, – уже мягче продолжает Йоун, – что у тебя и без того дел полно. Ты совсем умаешься, elskan. – Ласковое слово звучит как угроза.
Роуса хочет возразить, но тут с напускной беззаботностью встревает Паудль:
– Я вам хлопот не доставлю. Я умею латать крыши, но в Скаульхольте работы мало. Вот я и решил попытать счастья здесь, научиться рыбачить и торговать.
Роуса прекрасно видит, что это ложь, но лицо Паудля так и сияет невинной улыбкой. Еще в Скаульхольте он умел убеждать женщин, что вовсе не грабил их курятники, даром что рукава у него так и раздувались от спрятанных в них яиц.
Йоун хмурится.
– Я очень быстро учусь, – торопливо добавляет Паудль. – Мне любая работа по плечу.
– У меня уже есть помощник.
– Но тебе нужно стольких людей кормить, особенно теперь, когда ты посылаешь провизию еще и в Скаульхольт. А у нас с едой всегда туго. Мои соседи Снорри и Маргрьет на двоих уплетают столько хлеба, что хватило бы пятерым. Отъедаются к зиме, а я голодаю. – И он похлопывает себя по плоскому животу.
Зачем же ты лжешь? На мгновение у Роусы мелькает надежда, что Паудль проделал весь этот путь, чтобы спасти ее. Тут она недоуменно сводит брови: даже если это и впрямь так, увезти ее от мужа он все равно не сможет. Такое бывает только в сагах. Она наивна в своих мечтах, как дитя.
– Значит, ты явился просить еды? – спрашивает Йоун. – Я отсылаю в Скаульхольт достаточно.
– Я не попрошайка. Я хочу выучиться новому ремеслу. А ты многого добился, и сноровки тебе не занимать – лучше тебя я никого не знаю.
Роуса прячет улыбку.
Пьетюр одаривает гостя сердитым взглядом:
– Поучись какому-нибудь другому ремеслу у себя в Скаульхольте.
Но Паудль улыбается как ни в чем не бывало.
– О твоих умениях я тоже наслышан, Пьетюр. Позвольте же мне остаться. Со мной вы запасете вдвое больше съестного на зиму. Вы и думать забудете, что я тут. Места я займу меньше, чем тень, – но зато это будет тень, которая ловит рыбу.
