«кондициях» ему мерещилось всевластие аристократической олигархии, олицетворяемой, по мнению философа, «тираном и диктатором», старым князем Дмитрием Голицыным, и владычество которой неминуемо должно ввергнуть Россию в пучину гражданской войны и общегосударственного захирения. Философ относит главнейшие государственные проблемы мира внешнего и миротворения внутреннего к обязанностям верховной власти в лице просвещенного и самодержавного монарха. «Мира плоды от вне, - пишет Прокопович, - беспечалие от нашествий, и безопаснии к чуждым странам, купли ради и политических польз многих исходы и выходы. Плод же мира от внутрь, есть умаление народных тяжестей, что будет, если не будет расхищения государственных интересов… плод мира есть общее и собственное всех изобилие, что будет, если переведется много множество тунеядцев, искоренятся татьбы и разбои, и искусство экономическое заведется, плод мира есть, великих честных учений стяжание».
Иной альтернативы централизму Прокопович представить себе не мог. Его борьба за продолжение петровских дел была последовательной, хотя, возможно, и велась в неверном направлении. После смерти Петра I он поддерживает Екатерину I и Меншикова. Зная цену обоим, особенно амбиции «светлейшего князя» Александра Даниловича, он, тем не менее, рассчитывает на силу инерции петровских реформ…
После смерти Екатерины I и свержения Меншикова корабль российской государственности шел на всех парусах к конституционной монархии. И было это вполне в духе продолжения петровской «вестернизации», но без болезненной ломки способных к развитию общественно-политических структур. Обратимся к свидетельству очевидца, человека внимательного и объективного, хотя и стоящего на противоположных к «верховникам» позициях верноподданного самодержавной власти, графа Эрнста Миниха, сына фельдмаршала. В его записках, сделанных в 1758 году, уже в елизаветинское время, в Вологде, в ссылке, читаем: «В исходе января 1728 года император Петр II предпринял путешествие в Москву для коронования. Отцу моему предпоручена была должность главнокомандующего в Санкт-петербурге… Петр II в 19 день генваря 1730 года скончался и вдовствующая герцогиня Курляндская, вторая дочь Иоанна Алексеевича, приняла российский престол»-
В правление покойного императора Петра II все дела государственные решались в так называемом верховном совете, состоявшем из пяти или шести особ, и в котором «князь Долгорукой больше всех голосу имел». Эрнст Миних, вспоминая события тридцатилетней давности (он тогда еще был малолетним отроком), смещает акценты: действительно, за Долгоруких было большинство в Верховном тайном совете, из их фамилии была и царская невеста Екатерина Долгорукая, но железная воля продуманного и выношенного решения старого князя Дмитрия Голицына определила ход событий сразу же после смерти Петра И. Да и брата его, Михаила Голицына, фельдмаршала и полковника гвардии семеновского полка, ко времени совещания о российском наследии отозвали с Украины, где у него была отборная армия…
Документы той драматической январской поры 1730 года - инструкции, рапорты и прочие бумаги, некоторые из которых собственноручно подписаны Михаилом Голицыным и закреплены сургучной печатью фельдмаршала российской армии, - доносят до нас лихорадочный пульс московской общественной жизни тех «горячих», несмотря на суровую стужу, дней и ночей. Фельдмаршал, захватив с собой близкого по взглядам офицера - бригадира Козлова из Украинской армии, в считанные дни и ночи бешеной скачки на конях прибывает в Москву. Новгородец Станислав Десятсков в романе «Верховники» описал эпизод выступления в публичных дебатах у богатого князя Алексея Черкасского, дом которого, против его воли, стал в те дни местом шумных собраний и словесных, а иногда и рукопашных схваток московских конституционалистов-либералов и разного рода защитников монархического самовластья. Бригадир Козлов - его простой красный армейский кафтан резко выделялся среди зеленых, голубых, васильковых мундиров гвардейских офицеров - убеждал в том, что большая власть в руках одного человека опасна для общества и влечет за собой временщиков, «что из зависти честных людей губят, а вымышленная свирепым царем Иоанном, Тайная канцелярия в стыд и поношение российскому народу перед благоразумными государствами, а государству одно разорение…»
А вот как рассказывает об этом времени в своих записках Эрнст Миних: «Лишь токмо молодой император свой дух предал, то означенный совет съехался на совещание о наследии империи. Кончиною Петра II пресеклось мужское колено императорского дома, почему князь Долгорукой и его сообщники почли сие обстоятельство удобным случаем, власть российских государей некоторым образом ограничить. Они не чаяли в том ошибиться, когда, невзирая на степень родства или на перворождение, поднесут престол российский такой государыне, которая будет им благодарна за оказанное ей преимущество, и следовательно из признательности подтвердит все, какие ни будут ей представлены, условия.
И так выбор пал, как выше сказано, на вдовствующую герцогиню Курляндскую, и примечательнейшие предложенные ей статьи были следующия:
1) без усмотрения и согласия высокого совета никакого в делах государственных не подавать решения, следовательно,
2) не объявлять войны и не заключать мира;
3) никаких не налагать поборов или налогов;
4) никого за преступление в оскорблении величества не осуждать к смерти в одной тайной канцелярии и ни у единого дворянина не конфисковать имения, без ясного доказательства на учиненное им вышеозначенное преступление;
5) беспрекословно довольствоваться определяемым на содержание ея особы и придворного штата годовым доходом;
6) казенных вотчин никому не дарить;
7) не вступать в брак и не назначать наследника престола.
После сего к новой императрице, обретавшейся в Митаве, отправлены депутаты, между коими предводитель был князь Василий Лукич Долгорукой, как возвестить ей об избрании ея, так и упомянутые статьи предложить на утверждение.
Сия до формы правления касающаяся перемена не могла быть столь скрытна, чтобы не проведал об оной камергер покойного императора граф Густав Рейнгольд Левенвольде, которого старший брат, после бывший обер-шталмейстер и императрицы Анны Иоан-новны, жил тогда в отставке в своих деревнях в Лифляндии, и с давнего уже времени предан был герцогине Курляндской. Дабы уведомить сего и через него императрицу об оном деле как можно скорее, не нашел камергер граф Левенвольде иного удобнейшего средства, кроме как послать своего скорохода, в крестьянской одежде, к нему с письмом в Лифляндию. Вестник, наняв сани, скоро поспел туда, так что старший брат Левенвольде успел отправиться в Митаву и приехать туда целыми сутками ранее, нежели депутаты. Он первый возвестил новоизбранной императрице о возвышении ея и уведомил о том, что брат к нему писал в рассуждении ограничения самодержавия. Причем он дал свой совет, дабы императрица на первый случай ту бумагу, которую после нетрудно разорвать, изволила подписать, уверяя, что нация не долго довольна быть может новым аристократическим правлением, и что в Москве найдутся уже способы все дела в прежнее привесть состояние.
Депутаты приехали в Митаву спустя один день. Императрица безпрекословно подписала предложенные условия и неукоснительно предприняла свой путь в Москву…
