Ростиславе Яновиче. И я часто вспоминаю, как после моего назначения директором Дома актера Плятт звонил мне и говорил, что плохо себя чувствует и мечтает только дойти до Дома, чтобы увидеть за столом Шуры его дочь.
А о Леониде Осиповиче Утесове мне напоминают пластинки с его записями. Голос Утесова и сейчас действует на меня так же завораживающе, как в детстве.
ИВАН БЕРСЕНЕВ, СОФЬЯ ГИАЦИНТОВА И СЕРАФИМА БИРМАН
Для меня эти три личности неразрывно связаны.
Ивана Николаевича Берсенева в детстве я побаивалась — и правильно делала: он был очень требовательным и достаточно жестким человеком. Но, наверное, иначе он не смог бы руководить театром. Особенно в то трудное время. Я запомнила его и другим — чутким и заботливым: когда возникла необходимость его участия в жизни нашей семьи, он сделал все, что было возможно.
Даже будучи ребенком, я ценила редкую, аристократическую красоту Ивана Николаевича (так же красив, на мой взгляд, был еще один человек — Всеволод Аксенов).
Я помню Берсенева во всех ролях. Как забыть его потрясающего Сирано? Он играл с Окуневской (почему-то память не сохранила в этой роли Серову). Закрывая глаза, я и сейчас вижу декорации, костюмы этого спектакля, слышу реплики актеров.
Замечательным казался мне и спектакль «Валенсианская вдова» по пьесе Лопе де Вега, который играли на сцене Театра Ленинского комсомола в Фергане. Очаровательной и изысканной выглядела Софья Владимировна Гиацинтова. Невероятно хорош был и Иван Николаевич Берсенев: фигура, стать, интеллигентность…
Врезалась в память одна сцена из спектакля. Иван Николаевич взлетает вверх по лестнице. Он бежит спиной к залу. Спина — невероятно прямая. Лица актера не было видно, но осанка смогла выразить все его чувства.
Берсенев и Гиацинтова казались мне совершенно неразлучной парой. Но однажды, шатаясь за кулисами, я увидела, как Иван Николаевич целуется с кем-то из актрис.
Потом уже в Москве, в Доме актера, я не раз заставала в папином кабинете очень озабоченного Ивана Николаевича. Если я входила, разговоры прекращались — видимо, они касались чего-то личного.
Когда я узнала, что Иван Николаевич ушел от Софьи Владимировны, я была в шоке. Понятно, я не обсуждала с Берсеневым эту тему, но он, очевидно, что-то почувствовал и сказал папе: «Как она может меня осуждать?»
Расставание стало для Софьи Владимировны трагедией. Наверное, разрыв отношений дался непросто и Ивану Николаевичу. Но, когда я вспоминаю спектакли с участием Галины Сергеевны Улановой, понимаю, что влюбиться в эту женщину было нетрудно.
Однажды папа с Иваном Николаевичем уезжали в Ленинград (Берсенев тогда был общественным директором Дома актера). Обычно мы старались папу провожать и встречать, даже если он отправлялся в командировку ненадолго. Галина Сергеевна Уланова тоже была на вокзале. И когда поезд тронулся, она вдруг очень грустно сказала мне: «Не представляю, как проживу эти три дня». Что я, девчонка, могла ей ответить?
Много лет спустя Галина Сергеевна пришла в Дом актера на Арбате на один из вечеров. Мы сидели с ней в моем кабинете. И, поскольку мебель там — папина, она чувствовала себя, как в те времена. А мне этот момент казался невероятно значительным: сама Уланова сидит здесь.
Что касается Серафимы Бирман, которая связана для меня с Гиацинтовой и Берсеневым, то она была актрисой до мозга костей. Думаю, Серафима Германовна — недооцененная, недоигравшая актриса, обладавшая поистине огромными возможностями.
В дальнейшем Серафиму Германовну мне напоминала Сухаревская — угловатые и некрасивые, обе они при этом были очень органичны, выразительны и хороши!
В эвакуации я недолюбливала Бирман. Она сокрушалась по всякому поводу: и волосы у меня не расчесаны, и руки не вымыты… Доставалось также сестре Зине, Серафима Германовна подходила к кроватке, в которой лежало мое любимое существо, и театрально произносила: «Боже мой, какая же она страшная! Что если она будет такая же страшная, как и я?! Но я-то — талантлива!»
Я не могла понять: она действительно сложный и конфликтный человек или же это какой-то актерский образ, из которого она не выходит даже в повседневной жизни?
Но когда мы приехали в Москву и я попала домой к Серафиме Германовне, она показалась мне совершенно другой: тихой, мягкой и доброй.
Три руководителя Театра имени Ленинского комсомола — Берсенев, Бирман и Гиацинтова — умели создать творческую атмосферу. И моей маме в последние месяцы ее жизни было уютно с ними.
АНГЕЛИНА СТЕПАНОВА И ЛИДИЯ СУХАРЕВСКАЯ
Я уже работала в Доме, но многих актеров по-прежнему считала небожителями.
Недоступной звездой была для меня Ангелина Степанова. Я очень благодарна Виталию Вульфу — один из вечеров Ангелины Иосифовны в Доме актера связан с презентацией его книги «Письма. Николай Эрдман, Ангелина Степанова». Потом была еще пара вечеров с ее участием. Она очень интересно рассказывала о переписке с замечательным драматургом Николаем Эрдманом, о МХАТе, о своих партнерах по спектаклям. Я по-прежнему относилась к ней, как к божеству, не переступала никаких границ в общении. И была удивлена, когда Ангелина Иосифовна вдруг пригласила меня на свой день рождения. Оказывается (я об этом узнала позже), после одного из вечеров она сказала Вульфу: «Вы знаете, меня поразила Маргарита Эскина. Какой она тонкий человек». Видимо, наступил момент, когда она оценила меня как самостоятельную единицу — отдельную от папы.
Я приходила к ней на дни рождения в последние годы ее жизни. Ангелина Иосифовна тогда уже практически не видела. Но в общении это не замечалось. Она была прекрасной актрисой: поворачивая голову на звук голоса, смотрела в вашу сторону так убедительно, что вам казалось — она вас видит.
И еще с одной актрисой я подружилась под конец ее жизни — с Лидией Сухаревской, Я навещала Сухаревскую в кардиоцентре. Она не любила нежностей, и я боялась проявления чувств к ней. И вдруг Лидия Павловна сама говорит: «Обними меня. Тебе можно». Она, уже очень слабая, прижалась ко мне, мы посидели так немного. Это был мой последний приезд к ней. Она рассказала приснившийся ей сон. Что меня потрясло, он касался Дома актера.
И Степанова, и Сухаревская — это были люди такой жизненной школы! Сейчас мы слышим про актрис: «Она замужем за одним, а встречается с другим…» — все это носит адюльтерообразный характер. А там были драмы и трагедии.
Я очень люблю сегодняшних актеров и актрис, но, мне кажется, мельчает масштаб человеческой личности. А человеческий масштаб — это всегда и актерский масштаб.
МИХАИЛ ЦАРЕВ И МИХАИЛ ЖАРОВ
Порой говорят: «Когда ВТО руководил Эскин…» Это неверно: на
