в бой рядом с теми, с кем и раньше делил шатёр и кусок хлеба? Верно, с Лавром они уже встретились, и пытаются дать Лоренцу посильные подсказки. Ведь всё это было неспроста. Записка, медальон, пустая колба со следом какой-то жидкости на стенках, обломок костыля, изрезанные ноги и удар ножом…
Лоренц замер.
А где нож?
Он бросился рыться в куче одежды, но ничего, кроме вышитой ткани и полосок кожи сандалий, там не было. Потерялся по пути? Но ведь и на тропе не было больше оружия, кроме меча Олафа. Выбросил вперёд? Или нож остался в теле? Нет, монахи сказали б… Какой же дурень!
– Эй, лекарь, – властно велел Лоренц, положив руку на плечо какому-то мальчишке, задержавшемуся около тех же шкафов. – Проследи, чтоб никто не снимал простынь, пока госпожа Марта не вернётся. Если она прибудет раньше меня – передай, что у Его Сиятельства для неё важная работа при храме.
Паренёк ошалело кивнул. Лоренц, медленно выдохнув, чтоб унять дрожь в пальцах, перехватил привычным уже движением трость и поковылял к выходу из дома. С каждым днём у него получалось ходить всё быстрей и быстрей; хотя, конечно, со здоровым мужчиной он скоростью помериться не мог. Нога всё ещё болела при каждом шаге. Хорошо, что на плече и шее ранения были не такими глубокими… он коснулся розового следа от клинка на щеке. Как теперь на него будет смотреть его любимая? Катарина, конечно, улыбнётся и скажет, что он по-прежнему красив и благороден; а шрам – след тяжёлого боя, и теперь она будет гордиться им ещё больше. А Аннет, которая могла ответить ему честно и искренне, без этого напускного дворянского лицемерия? Она, верно, захохочет и велит ему пойти прочь с её двора. Её уже должны были выдать замуж. Он обо всём распорядился. Но неужели это значит, что они больше никогда не свидятся одни?..
На улицах было неожиданно многолюдно. В сторону управы шла целая толпа народу. Со многими Лоренц знакомился вчера: и Августина, и Алек, и Юс, и бортник с семьёй, и старший конюший. Навстречу прошла Марта; встречные ей чуть кланялись, что-то спрашивали, а она в ответ качала головой.
– Не успела? – тихо спросил Сиятельство. Та вновь покачала головой и коснулась переносицы.
– Перед самым уходом её прибыла, – прошептала женщина. – Хотела ей хоть воды подать, так она при мне последний раз и вздохнула. Всё улыбалась и супруга своего ждала. Ничего, свидятся скоро… проведут по ней службу, и встретятся тут же… вам бы тоже в храм сходить, почесть выразить. Деревенские смотрят.
Они и правда следили. Чужой староста, городской богатей. Так и не приняли его деревенские, зазвучал в голове чужой голос. Нет никакого выбора. И мальца надо поддержать.
– Спасибо. Я поговорю с Благородиями, – едва слышно ответил Лоренц. – И в храм подойду, разумеется. Не теряйся. Мне будет нужна твоя помощь после службы.
Марта низко поклонилась и неспешно пошла дальше, в свой лекарский приют. Юноша обернулся: из дома вышел один из таких же хромых постояльцев, и дверь закрылась. Все знахари остались внутри, чтоб не бросать своих подопечных.
– Сиятельство?.. – Фрол вышел из управы, остановился перед Лоренцем и всхлипнул. – Вы к нам ведь, да? Или по делам?
– Иди сюда, – велел тот и, чуть кряхтя от боли, присел на землю. Едва мальчишка неловко ткнулся в него лбом, Лоренц крепко сжал его в объятиях.
– Держись, Фрол, – прошептал он. – Ты со всем справишься. Помни, что совсем скоро сам станешь управлять этим местом. Тебе нельзя расстраиваться. Долг важнее чувств.
Впереди тихо кашлянули. Юноша поднял глаза – перед ним стоял Юлек. В руках он привычно теребил платок, лицо его было печальным.
– Я распорядился на кухне, – сипло сообщил он. – Монах сейчас закончит молитву, придут эти из лекарей, омоют тело, а мы пока можем отправиться в храм. Дворовые подготовят место в склепе. Хорошо, что всё было загодя готово, да… буду рад видеть вас на прощании.
– Всенепременно, – прошептал Лоренц, погладив Фрола по вьющимся волосам. Тот только хлюпал носом и молчал. – Пойдёмте. Столько народу собралось… любили вашу матушку, да? – он встал. Мальчонка остался стоять рядом, держась за его штаны.
– Не то слово, – Юлек вздохнул и махнул рукой в сторону храма. Толпа послушно побрела по дороге. – У меня будет к вам важное дело завтра поутру, ежели не возражаете. Сегодня-де, верно, не до того будет, да. Хотя можно и сегодня, коли вечером встретимся.
В храм пустили не всех: простые и дворовые остались стоять снаружи, тихо шепча слова молитвы. Внутри были лишь те, кто был знаком с покойной лично: от деревенских богатеев до той самой несчастной заплаканной Анешки. Лоренц огляделся – у дальней стены были знакомые носилки, прикрытые простынёю; на них лежал меч с тем самым вепрем на навершии.
«Хотя бы ты нашёл здесь последнее пристанище», – он поднял пальцы ко лбу, – «я отправлю тебя домой сразу, как только смогу. Мне ещё так много предстоит решить… жаль, что теперь я должен обходиться без твоей помощи. Господин Юлис остался в Кипрейке, рядом со мной лишь необразованные рядовые, да несколько человек из деревни, где самый умный, да простит меня Всесветный за эти мысли, женщина, что нас лечила». Лоренц даже не пытался вспомнить обращение за усопшего: всё равно он не был знаком с госпожой, и к его мыслям бог не сможет прислушаться. Ему, верно, надо было остаться снаружи, как конюхам и торгашам. Всё, что его занимало – чтоб служба поскорей закончилась, чтоб Марта пришла и осмотрела тело Олафа, и чтоб при нём всё ещё был вражеский нож. Мысль о том, чтоб снова пойти в овраг, казалась ему невыносимой. Перед глазами снова встали вывернутые плечи, и осколки костей, и муравьи, растаскивающие окровавленные травинки.
Люди принялись медленно расходиться. Он заметил Августину, которая подошла к алтарю, зажгла одну из свечей и быстрым шагом направилась к выходу. За ней прошли ещё несколько женщин в одеждах побогаче. Юлек поднял Фрола, чтоб он тоже смог зажечь огонь на высоком мраморном столе. Сам он ничего делать не стал, только шептал что-то тихо и касался пальцами лица. Анешка так и осталась стоять на месте, опустив голову. Похоже, она общалась с госпожой куда больше, чем её родные.
– Ваше Сиятельство? – тихо позвал
