Пограничье. Моего отца звали Арсением, а мать — Марией.
«Арсением, — шевелились губы Саши. — Марией…»
Девушка и хотела бы отмахнуться, не верить в то, что рассказывал монах! Но сейчас Амвросий как никогда раньше напоминал ей отца. И Саша слушала возможного брата, не позволяя себе лишних рефлексий и переосмыслений.
— Меня воспитывали оба, и папа, и мама. — Глаза монаха были закрыты, сам он производил впечатление ушедшего глубоко-глубоко в себя человека, и только четки скользили с бешеной скоростью. — Отец служил сторожем при школе. Иногда он оставался в Школе на ночь… — парень замолчал, а потом, будто решившись, продолжил рассказ: — Вот в одну из таких ночей, когда небо расцветилось в багровые тона, мама рассказала, что отец родился не в Пограничье, а в земных Холмогорах. Когда началось Соловецкое восстание, Арсению было лет пять или шесть. Время шло, а осада крепости все не кончалась. И вот, вдохновленный стойкостью насельников, Арсений, к тому времени уже тринадцатилетний парень, уговорил какого-то стрельца взять его с собой «в плаванье по бурному морю». Стрелец согласился, ведь осада длилась уже несколько лет, но никакого вреда ни та, ни другая сторона друг дружке не причиняли. Так Арсений оказался в крепости. А через полгода, в ночь на 1 февраля 1676 года, когда монастырь пал, его, изрубленного, бросили в костер…
Четки в руках Амвросия замерли. Замолчал и он — не открывая глаз и не смотря на слушателей.
— А дальше? — Саша подавила в себе желание дотронуться, пожалеть этого человека. Каким бы странным и невозможным ни казался рассказ Амвросия, она ему верила. Верила безоговорочно. Даже нет — знала, что тот говорит правду. — Что было дальше? Как папа выжил?
— Его спас отец мамы, мой дед Савелий, — рассказчик медленно открыл глаза. А Саша поразилась — какими красивыми сейчас они были. — Вытащил его из огня, и теперь, после рассказа Никóлы, я даже догадываюсь, как он смог это сделать.
— Как? — жадно спросила девушка.
Что же это получается, старый пограничник Савелий — ее дедушка?!
А ожог лица он получил, вытаскивая из огня ее отца?
— Подожди немного, Саш, — с совсем другой интонацией, нежели раньше, произнес имя собеседницы Амвросий. — Сперва мне надо кое-что прояснить. Я поговорю с твоим другом Никóлой… Николаем, и мы потом расскажем тебе, до чего вместе додумались, хорошо? Добавлю только, что выхаживала отца моя… наша мама, хоть и была на год моложе отца, ей было только двенадцать.
— Молодая еще совсем. — Саша очень хотела узнать, как ее дед спас ее отца, но сдержалась усилием воли. Не стала портить момент нетерпеливостью. — Но ты рассказывай дальше, нам очень интересно!
— Дальше? — грустно и светло усмехнулся монах. — Слушайте. Как уже говорил, я родился в Пограничье, учился в Школе. Не знаю, как сейчас, а тогда здание Школы было вырублено прямо в скале. Директором у нас был мой дед Савелий. Меня он не баловал — наоборот, относился строже, чем к другим ученикам. Я налегал на теологию, богословие и… им подобные дисциплины, короче. Ведь тогда был совершенно другой мир, братцы. Тогда не было этих грохочущих машин…
Амвросий замолчал. Смотрел перед собой невидящими глазами, и только четки мелькали в пальцах с бешеной скоростью.
— Но у тебя, должно быть, — мягко, очень мягко произнес Звеновой, — были свои причины изучать богословие?
— Ты правильно меня понял. — Амвросий глубоко вздохнул. Четки резко остановились. — Это и из-за прошлого отца тоже. Мне было важно понять, во имя чего Соловецкие монахи так стойко сражались, почему они не приняли реформ… — монах снова ненадолго умолк, а потом заговорил совсем другим тоном: — Кстати, в Школе мы проходили физику, математику и даже астрономию. Изучали историю современных государств, древнего мира. Древнегреческих философов мне тоже нравилось читать. Я находил очень важным их влияние на труды ранних христиан…
Саша слушала рассказ инока, а перед глазами стоял Савелий. С деревянной указкой и мелом в руках, стоял он у доски. Чертил какие-то даты…
— В четырнадцать лет я прошел обряд инициации и оказался в Углеже. Мой дом был похож на небольшую часовенку… — Монах глубоко вздохнул, и четки снова начали бег. — Я заподозрил неладное днем, когда вышел на улицу. Жители поселка одевались не как подобает порядочным христианам. Женщины не стеснялись оголять ноги… Впрочем, что я вам рассказываю?
Он поднял на слушателей глаза. В них стояли боль. И грусть.
— А потом? Что было потом?
— Вечером того же дня в моей келье появились мама и папа. Они же последовали со мной к месту моей службы… Ну, вы видели этот храм.
— Это там, где были Черныш, Конопуш и Снежный? — наморщила лоб девушка.
— Нет, — покачал головой Амвросий. — Это совсем рядом с той беседкой, где мы лечили Никóлу… Николая. Я не буду рассказывать вам о том, что пришлось пережить всем нам. Повторюсь только, мама и папа не дали мне сойти с ума. Они пробыли со мной неделю, а потом были вынуждены отправиться обратно в Пограничье.
— А ты?.. — Какая-то мысль не давала девушке покоя. Вертелась ужом, мешала себя изловить. — Ты… А ты откуда о той беседке узнал? Ну, где мы Кольку лечили?
Вообще-то она хотела поинтересоваться, в каком году Амвросий очутился в Москве. Но вместо этого спросила совсем о другом.
— Мама подсказала, — опустил голову инок. — Расскажу как-нибудь. Но не сейчас, хорошо?
— Хорошо, — ответил за девушку Коля. — В Москве, как я понимаю, ты появился в начале тысячелетия?
— Это как сказать, — улыбнулся монах — озорно и лукаво. — Наверное, все-таки в самом конце двадцатого века. В 2000 году.
Он хотел продолжить рассказ, но тут из камина послышался намеренно-гнусавый голос Магистра:
— Спать вам там не пора, друзья мои? По крайней мере, Александре уж точно.
Саша ожидала, что парни будут против такого положения дел: ей хотелось понять, уложить, увязать все, что она узнала. Но Амвросий и Николай пожелали ей спокойной ночи и направились к выходу. Девушке ничего не оставалось сделать, как забраться в кровать.
Глава 13, в которой монах и ученый ведут полуночные беседы
Саша уснула мгновенно — едва голова коснулась подушки. А потому и не услышала, как отворилась дверь, и в комнате появился Николай. Не видела, и как он подошел к полке с книгами, как взял фотографию и учебник истинной истории религии. Не проснулась и тогда, когда он, подойдя на цыпочках к кровати, поправил ей одеяло. Ему, высокому ростом, это удалось легко.
— Спи, малыш, — прошептал Звеновой. — Тебе это сейчас необходимо, ведь твоя инициация
