может любить лебедя. Обнимать его крыльями, сплетать свою толстую шею с его – длинной и изящной. Сидеть с ним бок о бок на речном камне, скользком от спутанных водорослей. Наша история, как те самые водоросли, сплеталась медленно, несколько месяцев. Постепенно она перестала улыбаться при встрече. Теперь, когда она называла меня «Ваше Высочество», в голосе ее не сквозило веселье. И наконец она нашла выход. Все получилось даже легче, чем можно было себе вообразить. Я же ничего не подозревала. Меня убаюкали ловкие руки служанок, которые расчесывали мои волосы и умащали мое тело благоуханными маслами. Единственное, о чем я мечтала тогда, чтобы нашелся кто-то, кому вместо меня пришлось бы отдавать приказы, кто сказал бы мне, что надо делать. Кто хоть немного облегчил бы мою судьбу.
Она же вскоре претворила свой план в жизнь: сидя в своем маленьком домике, рассказала свою историю печке, и слова ее легко вылетели в печную трубу. Она не могла говорить с принцем напрямую, так как была слишком «скромна», и принцу, стоящему под ее окнами, приходилось изо всех сил прислушиваться. Он завернулся в бархатный плащ и прижался к холодной стене всем телом, пока ее красивые губы рассказывали ему страшную историю. Она горько сетовала на мою жестокость: мол, это я обрекла ее на жизнь простой служанки, и теперь всю оставшуюся жизнь ей придется гнуть свою изящную спину. Она не лгала принцу в лицо. Нет, это он сам подслушал ее горестные стенания. Вот какое одолжение она мне сделала. Что ж, она до конца была предана мне, хоть и в извращенной форме. Во всяком случае, не она накинет петлю мне на шею. Не она взмахнет топором.
Она рассказывает печке историю о том, как я жестоко обманула ее, и все ради замка и драгоценностей. Их блеск ослепил меня, и я забыла свое место. А потом, заняв ее место рядом с принцем, грозила уничтожить ее, стереть в порошок, и ей ничего не оставалось, как держать язык за зубами. Ее горестные слова сплетаются друг с другом, как речные водоросли, и тянутся к замку, оплетают его стены. Ухаживая за ненавистными гусями, в бессильной злобе сидя по вечерам на берегу озера, она выстроила стену из лжи, такую высокую, что мне было уже не спастись. И главное, сама поверила в то, что все это правда. Она расчесывает волосы. Рассказывает свои истории стенам. Она спасает себя.
А ведь это я должна была играть роль спасительницы. Я должна была уберечь свою обожаемую принцессу от ужаснейшей судьбы. И я все еще ее люблю.
Однажды вечером меня зовут в тронный зал. Она тоже там, наряжена так, как ни одна служанка не может и мечтать. Я знаю, о чем принц будет говорить со мной еще до того, как переступаю порог. Способность угадывать мысли господ, которой рано или поздно овладевают все слуги. Без нее нам не выжить в этом мире. Я вижу свою маленькую ручку, вытянутую над раскаленными углями жаровни. Ее голубые глаза. Я страдала за нее с тех самых пор, как была еще совсем малюткой. С чего бы судьбе сжалиться надо мной сейчас?
Я долго смотрю на нее.
Моя принцесса. Она не встречается со мной взглядом. Не смотрит на меня в ответ. Я думаю о ее нежных пальцах на гриве ее коня. О его полных отчаяния, а потом безжизненных глазах.
Принц выглядит шокированным, на лице его застыла легкая гримаса презрения. Я с ненавистью смотрю на него. Мое тело такое же, как другие тела. Я не более грязная и не более чистая, чем все остальные. Я держусь за живот, гадая, могу ли я просить о снисхождении.
Он предлагает мне самой выбрать наказание, мой принц.
Но из его глаз на меня глядит сама смерть – холодная и равнодушная.
Я чувствую, как речные волны гладят меня по спине. Вижу ее холодные, голубые глаза. Слышу его тяжелый, королевский голос.
«Что делают с теми слугами, которые осмеливаются занять место своего хозяина?» – его гулкий голос доносится до меня через зал. Он отдает приказ. И тогда я распрямляю плечи, разгибаю спину. Я знаю так же точно, как собственное имя, что он сейчас говорит обо мне. Я думаю о железных туфельках, раскаленных до цвета закатного солнца, плавящих кожу моих ног, сжигающих мясо, обнажающих кости… О бочке, полной стекла, сияющего не хуже драгоценных камней. Думаю о всех тех способах, которыми можно причинить боль человеку. Я смотрю на него так, будто я и вправду королева.
И когда я отвечаю своим собственным голосом: «Ну что вы, сир. Они должны быть наказаны».
Он предлагает мне ответить, как именно. И мой сильный, полный достоинства голос разносится по залу. Она тонко ахает, когда я произношу эти слова. Что ж, я все еще могу заставить ее ахать. Я все про нее знаю. И я вижу в глазах придворных, что они тоже все знают.
В первую ночь, когда я приехала в замок, я расчесала волосы и нашла несколько золотых прядей, запутавшихся в моих темных. Сплетенных с ними так плотно, как это только возможно. Мои грубые руки пытались удержать ее. И не справились. Я проглатываю свои надежды. Мои крылья продырявлены дробью, вырваны с мясом. Я ползаю по земле, я никогда больше не поднимусь в небеса.
Я провожу какое-то время в королевской темнице. Повторяю те уроки, которые давно уже выучила на зубок. И вот оно.
Они нагружают меня железом и золотом. Зашивают его в мою сорочку. Мои волосы расчесаны до блеска. Принц таращится на меня. На мое грубое тело служанки, замаравшее его. Она входит в комнату, держа его за руку. Ее глаза опущены. Она не смотрит на меня.
«Протяни руку, – думаю я. – Дотронься до моих волос. Пожалуйста, дай мне хотя бы это!..»
Я больше не служанка. Но я и не принцесса. Я человек, который скоро умрет. Умрет за любовь. Я смотрю на нее. Я знала, какая она. Осознавала риски. И все равно решилась. «Своими же устами, – провозглашает царедворец, – вынесла ты приговор себе, выбрала свою судьбу».
И разве это не то, чего хочет каждая женщина?
Он повторяет мои слова.
Но обо мне остались записи в дворцовых летописях. Меня будут помнить. Это уже что-то. Жить на бумаге. Бесплотным духом бродить между слов.
«В таком случае их отводят к реке, – зачитывает царедворец. – В королевской одежде, расшитой драгоценными камнями. Они заходят в нее и остаются
