Тилвас указал на самый угол погреба: каменный пол, какие-то истлевшие тряпки, кованый сундук. Причем при виде последнего Талвани резко втянул воздух ноздрями, издал удивленное восклицание и открыл крышку. Потом достал изнутри припыленную бутылку вина, обнюхал ее по кругу — это выглядело очень странно в исполнении долговязого аристократа — и вручил Бакоа:
— Вот. Хорошо сохранилось. Сидите. Пейте. Болтайте — только негромко. Ждите. Я скоро вернусь.
— Ты совсем больной? — в ответ вкрадчиво и даже как-то сочувственно поинтересовался Мокки. — Талвани, сволочь ты сухопутная, ты правда думаешь, что меня устроит полное, мать твою, отсутствие объяснений? Либо ты сейчас же рассказываешь свой гребаный план — и молись, чтобы он у тебя был — либо я…
— Либо ты, — перебив, покорно согласился Тилвас.
А потом неожиданно-мягко подшагнул вперед и обнял Бакоа. Крепко, будто родная мать.
— Что… ЧТО?! — ахнула я, когда вор обмяк и начал съезжать вниз. — Что ты с ним сделал?!
— Да ничего, просто усыпил ненадолго, — Талвани ловко увернулся от моего кулака и, усадив гильдийца у стены, повернулся. — Джерри. Пожалуйста. Я тебя очень прошу, пойми ты: я знаю, что делать, — он на мгновение замер, тревожно прислушиваясь к чему-то. — И если мы хотим выбраться отсюда, то просто Сядь. У. Долбанной. Стены. И подожди, ясно? И когда этот очнется, убедись, что он никуда не денется! Вот, — Тилвас вдруг схватил наручники, висящие на камнях (зачем монахам наручники в винном погребе — неизвестно и, пожалуй, не слишком и хочется знать), — Можешь приковать его, если хочется, главное не дергайтесь.
Где-то там, в темноте у нас за спинами, вдруг заскрипел и застонал люк, ведущий наружу. Меня тотчас прошибло страхом. Неизвестные тучевые твари насладились браксами и идут за нами?..
— Почему я должна тебе верить? — устало спросила я Тилваса.
Аристократ двумя пальцами взял меня за подбородок и заглянул мне в глаза. В его зрачках плескалось сочувствие — что бесило меня, ужасно; и понимание, что удивляло. А еще странная, зыбкая нежность и что-то вроде принятой ответственности.
В общем, это был один из тех взглядов, которым в литературе принято уделять не менее двух абзацев описания — и я, столкнувшись с таким наяву, будто споткнулась. Сердце стало биться еще громче, чем прежде.
— Ты и не должна мне верить, — серьезно и спокойно сказал Тилвас. — Уж кому-кому, а мне не должна, это правда. Но я, представляешь, хочу изменить такое положение дел. Считай это моей прихотью или долгом. Когда мы выберемся отсюда, я расскажу тебе свою историю: про остров Нчардирк, про амулет, про запланированный ритуал с фигуркой пэйярту. И может быть даже… — он вздохнул, — и может быть даже свои идеи о том, кем была тварь, убившая твоих близких.
Я вздрогнула и инстинктивно подалась назад, чуть не грохнувшись, но Тилвас не шелохнулся при виде моей очевидной паники и неуклюжести. И правильно сделал: попробуй он удержать меня или схватить, силой подтянуть обратно — он бы мгновенно стал для меня врагом — на инстинктивном уровне. Свобода равно возможность сбежать, возможность упасть, когда хочется.
— Сядь у стены, хорошо? Пожалуйста, — повторил свою просьбу Тилвас. — Те штуки с улицы сюда не зайдут. Испугаются.
— Ядрен-батон, здесь что, третий уровень потустороннего трешака?!
Талвани подмигнул, не говоря ни да, ни нет. Я сглотнула, встревоженно глядя в сторону люка, о который что-то скреблось, и опустилась рядом с прикорнувшим Бакоа. Тилвас всунул мне в руку пыльную бутылку вина, кивнул, сделал два шага назад и будто исчез, растворившись в сумраке подземелья.
— Выключи свет, — шепнул он из ниоткуда.
Я провернула перстень. Мрак и тишина обступили меня со всех сторон.
***
Понятия не имею, сколько прошло времени, но, пусть условия и не менялись, в итоге мне просто надоело бояться. Всему приходит конец, знаете ли. В том числе нервам: возможно, они у меня сгорели дотла, и теперь я железная госпожа из старинных гномьих поверий.
А потом и Мокки очнулся.
Пробуждение Мокки — это всегда непросто. Потому что Бакоа, как вы уже поняли, очень любит контролировать ситуацию: а на свете нет ничего менее похожего на контроль, чем когда тебя вырубает какой-то непредсказуемый хлыщ в проклятом монастыре, а очухиваешься ты в кромешной темноте в сыром подвале.
В общем, первым делом Мокки резко втянул воздух ноздрями, выбросил руку ударом вбок и так засадил мне локтем в солнечное сплетение, что я даже пикнуть не сумела. Мгновение спустя вторая рука Бакоа сжалась у меня на горле, и вот тогда он каким-то образом все-таки понял, что это я, а не невидимый враг.
Отсипевшись и тихонько откашлявшись, я обрисовала ему ситуацию.
Не то чтобы там многое можно было рассказать: сидим и ждем, и вроде нас пока никто не жрет, что тоже плюс, а где носит Талвани — а гурх его знает. Дополнительным достоинством происходящего было то, что от всего пережитого стресса у меня окончательно ушли последствия яда цавраску — вышли с потом. В принципе, я была свежая как огурчик: и тоже немного пупырчатая — от мурашек, ибо трусы, майка и ледяное подземелье в царстве вечной ночи — не самые сочетаемые вещи!
Мокки молча снял свою рубаху с капюшоном и отдал мне. Я прикинула, как теперь он выглядит: мягкие шаровары, голый торс и шикарное ожерелье. Неплохо. Потом вор, шипя сквозь зубы какие-то ругательства на дольнем языке, отмычкой вскрыл бутылку вина.
— Значит, отдыхаем, — мрачно подытожил он, и в темноте послышалось бульканье. Оно немного поплясало под забытыми сводами погреба, затем прервалось.
***
…Интересно, где там шляется Талвани?
Я помнила по двум поэмам VII и IX веков («Песнь о Грофшиси» и «Кольцо Рибаринда»), что вино из погребов Северного креста развозили по всем замкам Шэрхенмисты. На здешних бутылках всегда стоял монастырский знак качества, а к горлышкам привязывались пергаменты с благословением от того или иного хранителя, что очень нравилось клиентам и успокаивало их совесть, волнующуюся из-за вредных привычек. Местные виноградные и сливовые плантации были восхитительны, а система подземелий — вдохновляюще огромна…
Что означало: Тилвас с равной вероятностью мог как учапать прах знает куда, хоть обратно на половину пути к Шга`Нчауху, так и молча сидеть в нескольких метрах от нас — темнота, как и смерть, может скрыть многое.
