Мы пересекли долину, потом чудом перескочили на лошадях какую-то расщелину, исходящую сизым паром (судя по краткому вою боли позади, кто-то из браксов в нее упал). Затем, поднимая шумные брызги, преодолело Плещойверо — по сути, огромную зелено-синюю лужу глубиной сантиметров тридцать, на картах обозначенную как озеро и таящую в себе множество загадочных цветов. Я очень боялась, что лошади поскользнутся, но обошлось. Что касается браксов, то, судя по всему, они слегка растерялись при виде Плещойвера — гончие явно отстали, но недостаточно для того, чтобы прекратить преследование. Потом я увела коней на извилистую горную дорогу… Сообразно нашей гонке над Шэрхенмистой поднималось солнце — бледно-желтое, слабое, будто ему было плохо. Мне казалось, что еще немного — и наши лошади падут, но Тилвас иногда кричал им что-то — и они лишь еще ускорялись.
Что за магия у него такая?.. Откуда?
— Долго еще?! — поинтересовался Мокки. Всю поездку я чувствовала его присутствие — шутка ли, на одном коне едем — и это слегка успокаивало.
— Почти приехали!
— Хорошо, — ворчливо одобрил вор. — А что это за монастырь?
— Скажем так: в любой другой ситуации я бы туда не совалась! — крикнула я.
И мы вывернули из-за острой графитовой скалы — последней в хаотичном лабиринте этой части гор. Я услышала, как Мокки удивленно буркнул что-то на дольнем языке — наречии подводной Рамблы — а Тилвас сзади ликующе гикнул.
Впереди, за огромным полем, поросшим пшеницей и васильками, клубились лиловые сумерки. Будто день вдруг угасал или неведомый художник случайно мазнул по пасторальному пейзажу темной кистью. Пшеница жухла: колосья пригибались к земле, а затем и вовсе валились мертвыми сухими трупами, в воздухе мерцали огоньки с темными аурами, становившиеся все гуще и гуще. Фиолетовый сумрак был прозрачным, как драгоценное стекло островов Муйрэнна, но пугающе-ледяным. В нем виднелись развалины древнего монастыря: несколько полуразрушенных зданий, разбитые арки, изуродованный фонтан и щербатая колокольня…
Это и был Северный крест.
Когда-то — оплот духовности и науки, сейчас — зона отчуждения, на которую не указывает ни один дорожный знак. Давным-давно Северный крест сгорел в страшном пожаре, после чего его решили не восстанавливать, а забросить.
Это было необычное решение для нашего педантичного народа: я подозреваю, что уже тогда жители монастыря почувствовали некую темную силу, захватившую Северный крест. И возможно — только возможно, уж простите мне мое драматическое мышление — огнем они пытались очистить свой дом… Но не вышло.
Шли годы, и лиловая темнота поднималась от земли, заволакивала развалины. Монахи, жившие здесь, пошли по всем городам и везде монотонно стирали, вычеркивали и вымарывали свой монастырь из карт и атласов Шэрхенмисты. На все вопросы они отвечали: «Забудьте об этом месте, отдайте его темноте, лучше пожертвовать камни, чем души».
Но легенды и сказания о блестящем прошлом Северного креста — очень детальные, подробные, как и водится у архаичной лирики — остались. И благодаря ним я знала, как его найти, и как монастырь выглядит — выглядел раньше — внутри.
Мы на полном ходу приближались к Северному кресту. Я нервничала. Было видно, что там, в лилово-прозрачной темноте, развалины поросли крапивой и влажно-бархатистыми звездочками цветов.
На странном гортанном языке Тилвас снова крикнул что-то нашим лошадям, собравшимся было тормознуть перед первыми щупальцами сумрака. И кони, пусть и с явной неохотой, не стали замедлить свой бег.
— Гурх, а это похоже на дом, — вдруг заявил Мокки, когда мы преодолели бывшие стены монастыря, сейчас — лишь длинные ряды камней.
И действительно: воздух стал более тягучим и прохладным, как вода. От копыт лошадей во все стороны прыскали ящерицы и лягушки, в небе откуда-то взялась призрачная луна, в полном молчании восходившая над щербатыми стенами, под ступнями времени с тихим шорохом крошились камни.
Вой браксов сзади продолжался какое-то время, а потом резко затих. Кажется, Тилвас был прав, и наши преследователи не рискнули сунуться в монастырь.
Я натянула поводья, чтобы остановить лошадь, но аристократ гаркнул:
— Рано! — и, вырвавшись вперед, повел коня в самый центр развалин.
Только там Тилвас спрыгнул, затем дождался, пока спешимся мы с Мокки, и непререкаемо указал на железную крышку какого-то, кажется, подвала, едва видимую в густой траве у колокольни.
— Мокки, помоги мне открыть! Нам надо спрятаться! Быстро! — потребовал аристократ, двумя руками хватаясь за ржавую скобу.
— Псины отстали, в чем подвох? — нахмурился вор, хватаясь за другую.
— Нет, Мокки, псины не отстали, — вдруг слабо промямлила я, как раз обернувшаяся. — Просто их едят.
Глава 15. Здравствуй, Ори!
Как вы, возможно, догадываетесь, всё, что связано с пожиранием трепещущей плоти, вызывает у меня крайне негативные ассоциации и воспоминания. А у подобных эмоций есть одно плохое качество: они мешают здраво мыслить и сосредотачиваться.
Мне очень хотелось завизжать при виде того, как тучные тени, поднимающиеся от земли, обгладывают браксов, но я не располагала правом на такую роскошь. Так что я просто хлестнула наших лошадей:
— Бегите! Прочь отсюда, живо! — и Тилвас, как раз распахнувший свою створку люка, пронзительно добавил им что-то на неизвестном языке.
Кони рванули — я надеюсь, им удалось убраться, — а мы, подгоняемые жутчайшей плотной тишиной и слабым скулежом, один за другим скатились вниз по скрипучей лесенке. Тилвас, спускавшийся последним, захлопнул железные дверцы, и нас поглотила кромешная темнота.
Пару секунд мы молчали, и только хриплое дыхание разрывало тишину.
Потом я молча провернула свой Блистательный перстень: несколько лучей света выстрелили в пол и слегка подсветили окружающее. Судя по сводчатым потолкам, истлевшим полкам и терпкому аромату, мы находились в бывшем винном погребе монастыря. Воздух здесь, как и снаружи, был наполнен неясной зловещей силой.
— Лучше не повышайте голос, — шепнул Тилвас, напряженно всматривающийся в границу света и тени.
— Я правильно понимаю, — едва слышно, но крайне ядовито процедил Мокки Бакоа, — что мы, образно выражаясь, отгрызли себе руку, потому что нам мешал заусенец? Свалили от браксов в объятия чего-то более страшного? Умирать — так с размахом, да, аристократишка?
— Молодец, вор, твои когнитивные способности начинают меня радовать, хотя пессимизм удручает, — рассеянно отозвался Талвани и еще чуть подался вперед, будто вслушиваясь. — Я знаю, что делать. Все будет хорошо.
— И что же нам делать? — с сомнением уточнила я.
— Вам — немножечко подождать вот там… — пробормотал артефактор и, сграбастав меня за руку, уверенно потащил куда-то во тьму подземелья. Мокки, чертыхнувшись, двинулся следом — причем задом наперед, не желая поворачиваться спиной к люку, ведущему на улицу.
