Я отказывалась двигаться с места. Вот к чему привел эгоизм матери: я стала девственницей-куртизанкой! С чего бы мне цепляться за ее вещи?
— Ну если тебе самой ничего не нужно, — сказала Волшебная Горлянка, — я возьму кое-что для себя.
Она достала из гардероба сиреневое платье. Я подавила вскрик. Горлянка сложила его и запихала себе под жакет. Затем открыла шкатулку с кусками янтаря.
— Они не лучшего качества. Уродливые, неправильной формы. И с какой-то грязью внутри… ай! С насекомыми! Почему она их хранила? Американцы такие странные!
Она вытащила еще один сверток в оберточной бумаге. В нем оказался маленький матросский костюмчик: бело-голубая футболка, штанишки и шапочка, точно такая же, как у американских моряков. Должно быть, мама купила его для Тедди, когда он был маленьким, и собиралась продемонстрировать ему костюмчик как доказательство своей любви. Волшебная Горлянка положила костюм обратно в саквояж. Она пояснила, что у мадам есть внук. Потом подняла накидку из лисы с маленькими болтающимися лапками. Окинула ее мечтательным взглядом и тоже кинула в саквояж. Из коробки с драгоценностями она забрала только ожерелье с золотым медальоном. Я взяла у нее медальон, открыла его и достала две маленькие фотографии: мою и мамы.
Потом Горлянка зарылась глубже и вытащила свертки с картинами. Она развернула ту, на которой была изображена мать, и рассмеялась:
— Как непристойно!
Потом расправила второй холст с мрачным пейзажем:
— Как настоящий! Я никогда не видела такого красивого заката!
Она отложила картины в свою кучку.
Пока я одевалась, Горлянка перечисляла мне имена куртизанок: Весенний Бутон, Весенний Лист, Лепесток, Камелия и Кумкват.
— Тебе не обязательно с самого начала запоминать все имена. Называй их пока «цветочные сестры». Ты довольно быстро начнешь различать их по характерам, — продолжала она болтать. — Весенний Лист и Весенний Бутон — сестры. Одна умная, другая глупая, но у них обеих доброе сердце. Одна из них всегда грустит и не любит мужчин. Сама догадаешься, кто есть кто. Лепесток притворяется доброй, но она хитрая и подлая и делает все, чтобы стать любимицей мадам. Камелия — очень умная. Она умеет читать и писать и каждый месяц тратит немного денег, чтобы купить книгу или бумагу, чтобы писать стихи. В ее кисти много смелости. Мне она нравится, потому что она очень честная. Кумкват — классическая красавица с лицом в форме персика. А еще она похожа на ребенка, который бездумно хватает все, что ему захочется. Пять лет назад, когда она еще работала в первоклассном цветочном доме, она завела любовника — и все ее сбережения пропали. Среди таких, как мы, это обычная история.
— Вот почему тебе пришлось оставить наш дом, правда? — спросила я, — Ты тоже завела любовника.
Она хмыкнула:
— Так ты слышала об этом.
Горлянка ненадолго замолчала, и взгляд у нее стал мечтательным.
— За прошедшие годы у меня было много любовников — и когда я имела покровителя, и когда была одинока. Одному из них я давала слишком много денег. Но мой последний любовник не обманывал меня и не забирал деньги. Он любил меня искренне, от чистого сердца, — она посмотрела на меня. — Ты его знаешь: Пань, поэт-призрак.
Я почувствовала холодок на своей коже и вздрогнула.
— До ушей моего покровителя дошли слухи, что у меня была интимная связь с призраком и что он захватил мое тело. Покровитель больше не хотел даже дотрагиваться до меня, поэтому потребовал вернуть деньги за контракт. Этот слух распустила Пышное Облако. Что-то не так с сердцем этой девушки. Но в каждом цветочном доме найдется такая же, как она.
— Так в твоем теле и правда живет поэт-призрак?
— Какая же глупость! У нас не было интимной связи. Как вообще такое возможно? Он же призрак. Мы были едины с ним только духом, а не телом, и этого было более чем достаточно. Большинство наших девушек никогда не познают радости истинной любви. У них постоянно меняются любовники, и если им настолько хочется получить постоянного покровителя, они могут стать наложницами, вторыми женами, третьими женами и даже десятыми женами. Но это не любовь. Это попытка изменить свою судьбу. Но с поэтом Панем я испытала настоящее чувство, и оно было взаимно. Нам ничего не нужно было друг от друга. Вот почему я знаю, что наши чувства истинны. Когда я покинула «Тайный нефритовый путь», ему пришлось остаться — он ведь часть этого дома. Но без него я чувствую себя мертвой. Я даже хотела убить себя, чтобы воссоединиться с ним… Ты думаешь, что я сошла с ума. Я по глазам вижу. Хм… Маленькая мисс Образованная Американка, на самом деле ты ничего не знаешь! Давай одевайся. Если опоздаешь, мадам у тебя на лице еще одну ноздрю просверлит.
Она протянула мне куртку пижамы:
— Мадам хочет, чтобы все девочки звали ее Матушкой — Матушкой Ма. Это просто звуки, в них нет настоящего смысла. Попробуй повторять их до тех пор, пока сможешь произнести без запинки: Матушка Ма, Матушка Ма… А за спиной мы зовем ее Старой Дрофой.
Волшебная Горлянка изобразила большую, мерзко кричащую птицу, которая хлопает крыльями и летает вокруг гнезда, чтобы защитить свой выводок. А потом она объявила:
— Матушке Ма не нравится твое имя Виви. Она говорит, что в нем нет смысла. Для нее это всего лишь два слога. Я предложила использовать китайское слово для обозначения фиалки.
Она произнесла слово, обозначающее фиалку, как «зизи» — похоже на писк москита: «З-з-з-з-з-з! З-з-з-з-з!»
— Это просто слово, — добавила Горлянка, — Лучше, если она будет звать тебя именно так. Но ты — не тот человек, которого она так называет. У тебя может быть секретное имя, которое принадлежит лишь тебе, — твое американское прозвище: Виви или имя цветка, которым тебя нарекла мать. Мое имя среди куртизанок сейчас Волшебная Горлянка, но в глубине души я называю себя Золотым Сокровищем. Я сама себя так назвала.
За завтраком я вела себя так, как посоветовала Волшебная Горлянка.
— Доброе утро, Матушка Ма. Доброе утро, цветочные сестры.
Старая Дрофа была рада видеть меня в новой одежде.
— Видишь, судьба меняется, когда меняешь одежду.
Словно щипцами она ухватила меня пальцами за лицо и повернула его сначала в одну сторону, потом — в другую. От ее прикосновения мне стало плохо. Пальцы у нее были серые, холодные, как у трупа.
— Я знала девочку из Харбина, у которой был такой же цвет глаз, — сказала она. — Зеленые глаза. У нее была маньчжурская кровь. В старые времена эти маньчжуры, будто собаки, насиловали каждую попавшуюся девушку, без разбора: русских, японок, кореянок, зеленоглазых, голубоглазых, кареглазых, русоволосых и рыжих, крупных и миниатюрных — всех, кто им попадался, когда они скакали по полям на своих пони. Я бы не удивилась, если бы кто-то обнаружил стадо пони с примесью маньчжурской крови.
Она снова ухватила меня за лицо:
— Кто бы ни был твоим отцом, в нем текла маньчжурская кровь — это совершенно очевидно. Она проявляется в форме челюсти, в удлиненных монгольских уголках глаз, в их зеленом цвете. Я слышала, что у одной из наложниц императора Цяньлуна были зеленые глаза. Мы будем говорить, что ты ее потомок.
