— Я голосую против всех, — проговорила я четко, хотя секунду колебалась, желая сказать, что предпочла бы все-таки господина барона. — Я сама могу о себе прекрасно позаботиться. Спешить мне некуда. Во всяком случае до Рождества, которое мы с моим женихом планировали отпраздновать вместе. Если Ян не объявится к этому моменту, я буду считать нашу с ним помолвку расторгнутой и уеду, а все ваши страшные тайны, — я смотрела на барона в упор, — оставьте, пожалуйста, при себе. Меня они не интересуют. Это не мой профиль. А вот на свой портрет я хотела бы взглянуть. Если вы не возражаете, барон?
Я выжидающе протянула руку, и барон судорожно полез в карман пиджака, развернул сложенный аккуратно, но еще мною безбожно измятый, лист бумаги и… Замер, уставившись на рисунок. Он увидел свои каракули или мои?
— Что это вы нарисовали? — спросил Милан так медленно, точно ему перестало хватать воздуха.
Барон поднял на меня глаза, полные отвращения и ужаса. Даже в полутьме я видела эту жуткую смесь чувств, застывшую в его зрачках.
— Очередную куклу?
Он брезгливо отбросил листок, и если бы старик не оказался удивительно проворным, то рисунок сгорел бы на свече. Пан Драксний протянул мне смятую бумагу, не глядя. Ко мне на ладонь лист лег моим портретом вверх — выполненный в стиле кубизма или минимализма. Неужели я могла подумать, что в темноте можно накарябать что-то другое? И вообще, откуда барону уметь рисовать! Это была с его стороны просто глупая детская месть!
Я поднесла лист к свече и пылающим положила к себе в тарелку. На фоне огня я должна была казаться ведьмой. И я ей сейчас была.
— Анри Матисс считал, что нельзя создать стоящее произведение искусства, если оглядываться на мнение окружающих и гадать, что они подумают. Скорее всего я бы создала такую куклу, если бы вы вернулись к идеи музея, но сейчас пусть эта особа останется лишь моим кошмаром.
— Она что, приснилась вам? — спросил барон с какой-то противной усмешкой.
— Представьте себе. Идеи вообще имеют привычку приходить во сне. Но с этой минуты я запрещаю себе думать о всяких страхах, ужасах и прочей чепухе, которой еще неделю назад я думала отдать полгода своей жизни.
— Всю жизнь! — перебил меня барон. — Вы думали отдать ей всю жизнь!
Он вскочил и ринулся прочь. Нет, я ошиблась — ко мне. Милан схватил мой бокал и вылил оставшееся вино в тарелку с бушующим пламенем.
— Очень умно, Вера! Очень умно!
Он остался рядом. Стоять. А я сидеть, не сводя глаз с растекшегося по прекрасной скатерти винного пятна. Сможет ли карлик отстирать его без подручных средств в виде "Индезита" и "Тайда". А кто виноват? В этот раз мы разделяли с бароном вину поровну.
— Ай!
Я не смогла сдержать крик, когда Милан схватил меня за волосы, чтобы оттянуть голову назад! Наши глаза встретились — на таком расстоянии я видела серо- синюю заводь небес, и моя шея, как пружина, отскочила вперед, когда барон развязал узел из моих волос — и я едва не угодила носом в винное озеро. Что он делает? Что? Наказывает меня? И почему пан Драксний продолжает спокойно потрошить салфетку…
— Я подарю вам гребень, милая Вера, чтобы вы никогда не забывали расчесывать волосы. Карличек!
Барон хлопнул в ладоши. Повисла тишина. И вдруг, в считанные секунды, или же подле взбесившегося барона для меня остановилось время, перед моим носом возникла маленькая рука с черепаховым гребнем.
— У меня есть расческа, — отказалась я от подарка и хотела подняться, но барон придавил рукой мне плечо.
Перед глазами мелькнул белый манжет. Он взял из рук карлика гребень. Я стиснула зубы, когда барон с ожесточением принялся драть мне волосы. На расчесывание это походило меньше всего. Милан вымещал на мне злость. И мне оставалось молиться и радоваться, что это наш последний вечер вдвоем. За несколько таких вечеров можно остаться лысой!
Я раз двадцать успела пожалеть, что не подстриглась перед Чехией, пока барон наконец не закрутил мне волосы в ракушку и не заколол гребенкой на затылке. Испугавшись, что волосы не выдержат и вновь попадут в руки барона, я перехватила их наверху. Барон отшатнулся, точно испугался блеска чужого кольца, и пожелал мне доброй ночи.
— Я растоплю для вас камин, — произнес пан Драксний, когда в темноте дальних комнат затихли шаги Милана.
Я поблагодарила и взяла со стола подсвечник. Мы двинулись через пустую гостиную к лестнице. Старик плелся сзади, не выказывая никакого желания заводить разговор. Он только вздыхал, чем создавал прекрасный саундтрек к фильму ужасов, но мне из этого фильма уже хотелось удрать. Я поддерживала прическу и думала, что знакомиться с иностранцами вредно для здоровья русской девушки. Сидела б себе в Питере — скучно, зато безопасно.
Эпизод 3.5
Эта кошмарная ведьма, даже после полного сожжения, не оставила меня в покое — заявилась в гости, как только я заснула. Однако на этот раз я не стала будить воплями особняк, сколько мадам ни зыркала на меня черными глазницами — просто отмахнулась от видения, точно от мухи. И она ушла. Только забыла хлопнуть дверью! Ну и ладно… В следующий раз хлопнет дважды!
Кошмар исчез, но оставил после себя удивление. Никогда не думала, что так легко совершать во сне движения — наяву я обнаружила себя в совершенно идиотской позе, лицом к двери, носом в изножье — точно, прогоняя призрака, пролетела сквозь белую пелену ее одеяния, вслед за собственной рукой.
Я вернулась на подушку и проспала до утра без всяких сновидений. Только встала не с той ноги — потому что наступила на скинутый с тумбочки гребень. Это я так колошматила мою безглазую тетку, что ли?
Положив гребенку на место, я причесалась собственной расческой и стянула волосы в хвост. Теперь Милану, даже если он соблаговолит выйти ко мне, не к чему будет придраться. Если только к присутствию пары петушков. Но тут уж извините, дайте хоть одно зеркало! Не в танцевальной же зале причесываться… Может, он, конечно, считает, что мне сподручно, вернее сподножно, туда заворачивать по пути в кухню?
Внизу я сразу поразилась потеплению воздуха — пришлось отодвинуть завтрак и завернуть в сторону женской гостиной. В ней пылал камин. Только посмотрела я совсем не на него, а на столик, где раньше стоял букет из засушенных роз. Новые живые не появились, зато след на стене прикрыла рама с зеркалом. Не веря собственным глазам, я подошла ближе и взглянула на свое отражение — зеркало, обыкновенное зеркало, не кривое. Однако я выглядела в нем все равно ужасно: опухшая, точно не спала полночи. Или же наоборот перебрала со сном… Скорее второе, раз здесь с легкой руки Милана карлик успел прибраться.
Прилизав аж целых четыре петуха, я хотела уже вернуться к двери, как взгляд мой сам собой упал на столик и рука, раньше чем я сообразила, что делаю, схватила старую фотокарточку. На ней была изображена девушка, не старше двадцати лет. Она вальяжно развалилась на скамейке под античной статуей, в которой я признала парковую скульптуру. В длинном белом (хотя бы на фотографии) кружевном платье с треугольным скромным вырезом и с тонкой нитью бус, возможно, жемчужной, на тонкой шее. Ее волосы (точно не черные) волнами уложены вокруг округлого миловидного лица, а через лоб идет расшитая бисером лента. Кто это? Мать Милана? Нет, скорее бабка… Такие наряды и прически, если мне не изменяет память, носили во время первой мировой войны.
