Фафут почтительно поклонился. О чем толковал возлюбленный король, ему было невдомек, да он и не особо хотел вникать. Его больше беспокоило другое.
— Я вот, ваше величество , тоже господина да Унара разыскиваю , дабы спросить…
— Спрашивайте, друг мой, — сказал граф, грациозным движением откидывая полог шатра. — Доброе утро, ваше величество. Позволите с докладом?
— Позволю, — отвечал король, отметивший про себя, что на природе, в этих жутких варварских условиях начавшейся войны, да Унара стал гораздо менее почтителен и воспринимает этикет как некую досадную условность. Так и до дворцового переворота недалеко.
Не вмешивайся в свои дела, если поручил их заместителю.
Юлейну с каждой минутой все меньше нравилась затея с нападением на кузена-некроманта. Что-то неправильное было в сложившейся ситуации, но он, увы, не мог объяснить, что именно. Впрочем, мысль, как оказалось, витала в воздухе: ему на выручку пришел главный бурмасингер. Испросив позволения у короля, он робко подступил к начальнику Тайной Службы.
— Ваше сиятельство, я вот чего никак в толк не возьму. Если Зелг да Кассар действительно не некромант, то отчего он не выслал в наш лагерь посольство с предложениями перемирия или условиями сдачи? Он что, собирается защищать Кассарию? Но кем? Не селян же своих поставит на стены — они ведь и оружия в руках в жизни не держали. На что он рассчитывает?
— А верно, — оживился король. — На что? Я как-то не подумал.
— Вероятно, собирает ополчение из преданных ему слуг, — вяло откликнулся граф. — Прошу заметить, что тем он оказывает огромную услугу вашему величеству: подтверждает легенду, которая сложилась вокруг его имени, и делает наш поход обоснованным и оправданным. А освободительные войны всегда овеяны славой. Ваше величество войдет в историю…
— Да ну ее, вашу историю! — внезапно взорвался король. — У меня на душе совершенно неспокойно. И я абсолютно согласен с нашим добрым Фафутом.
— Правота вашего величества всегда неоспорима, — поклонился граф. — Однако на сей раз мой король чересчур близко к сердцу принимает недобрые предчувствия и грустные мысли, без коих, увы, невозможно обойтись на войне. Мой король скорбит о тех, кому суждено пасть в грядущем бою, — это естественно и заслуживает глубокого уважения. Сочувствие к подданным пристало монарху. Однако сии чувства не должны мешать вам как полководцу готовиться к атаке на замок.
— Мой план битвы уже готов? — ворчливо спросил Юлейн.
— И даже представлен на утверждение вашего величества! — довольно дерзко ответил да Унара.
— А-а? Вот этот свиток?
— Нет, ваше величество. Сей пергамент.
— Вот как. Ну хорошо, тогда я его просмотрю и выскажу свои пожелания. Что-то я еще хотел спросить у вас, граф, но совершенно запутался. Из головы вон. Вот память стала: хоть начинай записывать.
Король криво усмехнулся и небрежным движением отпустил придворных.
— Что, Фафут, тревожно? — спросил граф, когда они с главным бурмасингером вышли из королевского шатра.
— Да, ваше сиятельство, — храбро отвечал бедняга бурмасингер. — Хоть и подозреваю, что это вам не слишком понравится.
— Не понравится, верно. Но вы знаете, что чуть ли не более иных ваших качеств я ценю в вас именно прямоту и откровенность.
— Благодарю, ваше сиятельство.
— Итак, что же вас беспокоит? Предчувствия?
— Я уже говорил — нелогично они ведут себя, ежели не собираются отчаянно сопротивляться. Что-то не похоже на обреченное восстание кучки жалких поселян.
— Ах, Фафут. Я не стал говорить это нашему драгоценному монарху, но вы-то должны знать по долгу службы, что никаких «жалких поселян» в этих местах нет, да и не было отродясь. Тут все больше полукровки, странные существа, перевертыши и оборотни. Не бог весть какая сила, но и не совершенно беспомощный народ.
— Кабы они не рассчитывали на чью-то помощь, все равно не стали бы упорствовать. Да и в войсках особого воодушевления нет. Ополчение еще туда-сюда, бушует: праведный гнев там, всякое негодование, бунтарские настроения — как вы и предсказывали. Но боюсь, что побегут они, как только столкнутся лицом к лицу с серьезной опасностью. Не хватит их гнева на настоящее сражение. И что тогда?
— Не будет настоящего сражения, Фафут. А если будет, то… — граф вздохнул, — то оно будет настолько настоящим, что поддержка ополчения меня совершенно не интересует.
Фафут хотел что-то ответить, но тут внимание обоих собеседников привлекли крики, доносившиеся с западной стороны лагеря. Они повернулись в ту сторону и увидели, что солдаты мечутся среди шатров, указывая в небо обнаженными клинками, а несколько лучников тщательно целятся, пытаясь подстрелить кого-то или что-то, невидимое им. Граф и главный бурмасингер поспешили на место событий и успели заметить двух странных крылатых тварей, которые летели по направлению к замку.
Одно существо казалось черной точкой на ярко-голубом фоне небесного свода. Передвигалось оно совершенно безумными зигзагами и нырками, переваливалось из стороны в сторону и больше всего напоминало вусмерть пьяного.
Второе — белоснежное и, судя по пропорциям, просто огромное — величественно парило в облаках, и от этого зрелища захватывало дух и начинало предательски щипать в носу. Почему? Никто не брался объяснять.
Странная пара совершенно не обратила внимания на переполох, который учинило ее появление в лагере неприятеля, и спустя несколько секунд скрылась за донжоном.
— Начинается, — мрачно молвил главный бурмасингер.
— Не беда, — утешил его да Унара. — Это даже интересно.
— А вы… А мы не могли ошибиться в расчетах?
— Могли. Боюсь, что даже и ошиблись, — невесело сказал граф. — Но это уже не имеет никакого значения. Дело сделано.
— Можно отступить, — заметил Фафут. — Не подумайте, что я паникую, но мне представляется, что в игру вступили новые силы, о существовании которых мы просто не могли раньше знать.
— Вступили, — согласился да Унара. — И именно они отступить нам не дадут.
Ему очень хотелось излить душу славному бурмасингеру, однако он не посмел. Как не посмел рассказать о том, что вот уж целую неделю, с той самой ночи, как он опрометчиво подписал договор с Дауганом, ему является во сне некий человек, а может, и не человек вовсе, невероятно могущественный и столь же жестокий, и грозит мечом.
И он, бесстрашный потомок гордого рода, каждую ночь испытывает ни с чем не сравнимый страх. Откуда-то граф знает, что этот серебристый клинок с алой надписью в далекой древности принадлежал королю Бэхитехвальда, давно исчезнувшей страны, которую населяла раса оборотней; и что удары, нанесенные королевским мечом, убивают не только тело, но и душу.
Ему грезится, что он участвует в великой битве, которая вот-вот разразится посреди затеянной им игрушечной войны, и армия Тиронги не сможет противостоять восставшему из небытия воину.
