– Крайне досадная задержка. – Попугай взглянул на часы. – Крайнедосадная! И непохоже, чтобы мы могли плыть быстрее. Это означает, что засветло до Оборотневого острова нам не добраться.
– Но Ха-Ха не велел нам высаживаться в темноте, – напомнил Питер.
– Боюсь, что у нас нет выбора, – хмуро возразил Попугай. – Если мы не сойдем на берег и не соберем руту сегодня же ночью, мы пропустим ветер, который нам приготовит Ха-Ха на обратный путь, и тогда нам понадобится несколько дней, чтобы вернуться назад.
– Значит, сбор ложится на Питера, тебя и меня, – решил Саймон. – Пенни останется в лодке, а Этельред останется охранять Пенни.
– Знаете что… – начала Пенелопа.
– Будь любезна, Пенелопа, – прервал ее Попугай. – Саймон абсолютно прав. Днем совсем другое дело, а ночью все гораздо опаснее. Ты должна остаться в лодке, пойми, вы с Этельредом отплывете подальше от берега, если что.
– Ну хорошо, хорошо, – уступила Пенелопа, – но мне это не нравится.
Лодка скользила вперед, а Попугай волновался все больше и каждые пять минут смотрел на часы и обозревал горизонт в подзорную трубу.
Он как раз проделывал это в пятидесятый раз, и вдруг произошло нечто непонятное. Прямо перед лодкой море внезапно забурлило и вспенилось, как будто впереди возникла мель или риф. Волны в этом месте заходили ходуном, и дети, не на шутку встревоженные, увидели, как что-то всплывает из глубины.
В следующую минуту на поверхности показалась гигантская голова морского змея и быстро поднялась вверх метров на десять на длинной и тонкой шее. Голова была громадная, ноздри, как у гиппопотама, глаза огромные, как блюдца, а обтрепанные уши были так велики, что дети сперва приняли их за крылья. На подбородке и губах росла жесткая бахрома, отчего казалось, будто у чудовища борода и усы. Тело его было покрыто красивейшей синей чешуей, глаза были цвета морской волны, а борода и усы ярко-рыжие. Между ушей торчали два странных черных рога, напоминавших рожки улитки, а за ними, на самой макушке, сидел поварской колпак.
Чудовище с рассеянной улыбкой стало озираться вокруг, вода стекала с него водопадами.
Попугая нисколько не напугало это явление. Более того: он был положительно в восторге.
– Отлично! – сказал он. – Это Освальд. Какая удача.
– Он мирный? – поинтересовалась Пенелопа. Из всех животных, встреченных ими в Мифландии, Освальд был, бесспорно, самым большим.
– Освальд? – повторил Попугай. – Освальд? Хо-хо-хо! Самое кроткое создание в стране.
– Просто я спрашиваю оттого, что у него ужасно много зубов, – пояснила Пенелопа.
– Нет, Освальд свой. Ручной, как три овцы, наш Освальд.
– Он согласится нам помочь? – поинтересовался Саймон.
– Вот это я и собираюсь у него узнать. Главное – привлечь его внимание, он немного глуховат.
Попугай перешел на нос лодки, приложил крылья к клюву и закричал:
– Освальд! Это я – Попугай! Я тут, балда, в лодке!
Освальд нерешительно завертел шеей. Внезапно он заметил лодку, и глаза его удивленно расширились. Он взвизгнул от удовольствия и с криком «Сдобная лепешка! Я так давно мечтал о сдобной лепешке!» ринулся вперед, нагнул шею и, прежде чем кто-либо успел шевельнуться, сгреб в пасть лодку, троих ребят, Попугая, Этельреда, большую корзину с едой, серпы и мешки для руты и лаванды.
«О Господи, – мелькнуло у Пенелопы, когда громадные челюсти с белыми зубами сомкнулись вокруг них, – вот теперь уж точно конецнашему приключению».
Глава седьмаяОБОРОТНИ И ОГНЕВКИ– У-у-у, дуралей! – завопил Попугай во мраке Освальдовой пасти. – У-у-у, кретин безмозглый! С этими созданиями, того гляди, все перья вылезут.
– Что нам делать? – спросил Питер.
– Делать? – воскликнул Попугай. – Делать? Выбираться отсюда как можно скорее, пока этот болван не проглотил нас. Вы берете серпы, мне даете подзорную трубу, и мы бьем его по зубам.
– Ням-ням, – услышали они. Освальд разговаривал сам с собой, голос его звучал глухо и гулко. – Ням-ням, столько лет мечтать о ней, и вот – какой восхитительный аромат! Какое нежное тесто! Ням-ням, наконец-то настоящая сдобная лепешка.
– Сейчас я покажу этому дурню лепешку, – прохрипел Попугай. – Так, все разом!
И в тот момент, когда Освальд начал произносить «ням-ням» в четвертый раз, ребята, Этельред и Попугай ударили его изо всех сил по зубам. Поэтому у него получилось «ням-ням-уй-ух-ах-х!», и без дальнейших разговоров он выплюнул лодку со всем содержимым. Затем он свесил голову вниз и внимательно присмотрелся.
– Вот так штука, – сказал он изумленно, – оказывается, в лепешке люди! В жизни ничего такого не встречал.
– Это я, Попугай! – завопил Попугай, размахивая подзорной трубой.
– Будь это даже белая лепешка с людьми, и то я назвал бы это небывалым событием, – рассуждал Освальд, загипнотизированный такой загадкой, – но красная лепешка с людьми – это нечто феноменальное!
– Я готов задушить это пресмыкающееся, – пробормотал Попугай. Затем заорал: – ОСВАЛЬД! Это я, ПОПУГАЙ!
Освальд еще внимательнее вгляделся в лодку.
– Вот так штука! – сказал он в приятном изумлении. – Никак, это Попугай! Рад видеть тебя. Но отчего ты плаваешь в сдобной лепешке? Это очень опасно, милый мой. А вдруг тебя кто-нибудь съест? Что ты тогда будешь делать? Если уж тебе непременно надо плавать, плавал бы, как полагается, на шхуне или еще на чем-нибудь в таком роде.
– Это не лепешка, а лодка! – заорал Попугай.
– Селедка? – переспросил Освальд. – Нет, нет, мой дорогой. Мне неприятно спорить с тобой, но я знаю селедок. Селедка выглядит совсем иначе. Кроме того, она плавает под водой, а не поверх воды, и она не красная. Нет, нет, поверь мне, это лепешка. Из тех, что пекут в Болгарии, марципановая.
– Я не могу разговаривать с тобой без слуховой трубки! – крикнул Попугай. – Сейчас я потеряю голос.
– Нет, – возразил Освальд, – и не полоз. Конечно, я могу ошибаться. Есть вероятность, что это пончик, но сомневаюсь, очень сомневаюсь. Едва ли пончик плавал бы так хорошо.
– Ну что толку иметь самые большие уши во всей Мифландии, если ничего не слышишь, – простонал Попугай. Он взлетел и примостился Освальду на ухо. – Где твоя слуховая трубка? – прокричал он.
