Мейсон покачал головой.
— Если бы я мог придумать ответ на это, Пол, я бы был больше чем адвокат. Я бы тогда был колдуном.
— Так ты же нашел.
— Я думаю, что они воспользуются теми же источниками. Но у тебя, — сказал Дрейк, — есть одно преимущество: ты можешь добиться, чтобы Надин рассказала тебе содержание письма.
— Это может сделать и полиция, Пол.
Мейсон сделал жест, как если бы выжимал мокрую тряпку.
Глава 14
Мейсон сидел в тюремной комнате для свиданий. По другую сторону проволочной перегородки с мелкими ячейками на него смотрела спокойными, задумчивыми глазами Надин Фарр, выглядевшая благодушной и прекрасной.
— Вы собираетесь посадить меня на свидетельское кресло? — спросила она.
Мейсон в задумчивости разглядывал ее.
— Давайте говорить прямо, Надин. Если я посажу вас на свидетельское место, то вам придется рассказать о письме, оставшемся вам от матери.
Она несколько секунд молчала.
— Я хочу узнать, о чем было письмо, — сказал Мейсон. Я уже говорила, что никогда и никому не расскажу.
— Я, как ваш адвокат, должен знать. Она покачала головой.
— Возможно, — продолжал Мейсон, — вы не понимаете, до какой степени безнадежна ситуация. Гамильтон Бюргер собирается заявить, что вы шантажировали Мошера Хигли, чтобы он предоставил вам кров, дал образование и сделал наследницей его остаточного имущества, включив в завещание.
— И что же потом?
— Потом присяжные будут настолько предубеждены против вас, что, если будет хотя бы малейшее свидетельство, что вы отравили Хигли, они вынесут вердикт об убийстве первой степени.
— И что же в итоге мы должны делать?
— В итоге, — терпеливо сказал Мейсон, — мы будем это оспаривать, доказывая им, что вы не шантажировали Мошера Хигли.
Она твердо встретила его взгляд.
— А вам никогда не приходило в голову, что причина, почему я не пыталась объяснить случившееся, состоит в том, что окружной прокурор прав?
Мейсон поднял брови.
— Я шантажировала его и сожалею о том, что не шантажировала еще больше.
Мейсон с тревогой посмотрел туда, где в дальнем конце комнаты стояла надзирательница.
— Не говорите так резко, — сказал он.
— Мошер Хигли был убийцей, — сказала она. — Он убил моего отца, а затем умерла моя мать.
— Где письмо, которое вам оставила мать?
— Я его сожгла.
— А что там было написано?
— Моя мать пыталась объяснить мне, почему я была рождена вне брака, рассказать о тех трудностях, которые ожидают меня в жизни. Но между строк письма я обнаружила то, над чем я принялась думать. В то время, когда мой отец покончил с собой, компания была замешана в одном скандале по поводу строительства большого школьного здания. Мошер Хигли сделал все так, что мой отец был ответственным за эту работу, а выплаты делал он. Считалось что мой отец покончил с собой, когда узнал, что моя мать беременна и что его жена собирается настоять на вызове ее в суд как свидетельницы в бракоразводном процессе. Но мой отец не убивал себя. Мошер Хигли убил его, когда мой отец показал ему доказательство того, что именно он был ответственным за нечестную сделку в строительстве школьного здания, а Хигли сделал так, что это выглядело самоубийством.
— Продолжайте.
— Мошер Хигли не знал содержания письма, которое оставила мать, но знал, что было какое-то письмо, которое должны были передать мне в день моего восемнадцатилетия. Я выяснила, что он отчаянно боялся того, что могло быть написано в письме. Ему было интересно, много ли знала моя мать. Я стала блефовать, сказав ему, что в письме есть улика, доказывающая, что он убил моего отца и мошеннически разорил компанию. Я угрожала нанять детективов и доказать, что он убийца и забрал себе деньги, которые по закону должны были бы принадлежать мне как дочери, даже если я и была незаконнорожденной.
— Говорите дальше, — сказал Мейсон.
— Он согласился, чтобы я приехала и жила вместе с ним, чтобы завершить образование, которое было весьма поверхностным. Поверьте мне, этот мир был ко мне достаточно суров. Я была сиротой, ублюдком, и на меня сыпались тяжелые удары. Я нуждалась в образовании. А кроме того, меня мало интересовало, что произойдет.
— Вы ненавидели Мошера Хигли?
— Я его ненавидела всеми клеточками, а он меня. Мы поддерживали только внешнюю видимость привязанности, поскольку я жила вместе с ним и у меня были обязанности главной экономки. Поверьте мне, я платила за все, что получала. Я добивалась самого лучшего соглашения, правда не того, которое было мне нужно, но это был единственный способ, которым я могла продвигаться вперед и получить образование.
— Стало быть, — сказал Мейсон, — когда окружной прокурор намекает на то, что вы шантажировали Мошера Хигли, он…
— Он говорит абсолютную правду, — сказала Надин Фарр.
— Если бы вы пришли ко мне, когда открыли письмо вашей матери и предоставили бы мне уладить дела как вашему адвокату… — простонал Мейсон.
— Вы не смогли бы сделать это лучше, чем сделала я, — перебила его она. — Вспомните, что не было ни малейшей улики, а одни лишь подозрения. Мне пришлось блефовать. Я была вольна прибегнуть к шантажу, а вы не смогли бы зайти так далеко.
Мейсон в задумчивости помолчал несколько мгновений, а потом сказал:
— Не нужен шантаж. Я бы поставил на эту работу детективов и получил бы доказательства.
— Вы не смогли бы. Он был слишком ловок и хорошо заметал следы. Но я знала, как напугать его, и я это сделала. И все было нормально на какое-то время. Потом он сообразил, что я блефую. Я не знаю, что подсказало ему это, но он понял. Поэтому когда мы с Джоном полюбили друг друга, он выкинул козырную карту, сказав, что я должна уйти из жизни Джона, и если я не исчезну сама, то он расскажет семье Джона все о моем рождении и о том, что я авантюристка и шантажистка.
Мейсон переварил эту информацию.
— Как все это может повлиять на мое дело? — спросила она.
— Это создает впечатление, что вы могли убить его.
— Вот это я и почувствовала. Вы говорите, что я не должна лгать своему адвокату. Теперь я сказала всю правду.
Мейсон отодвинул свой стул и кивнул надзирательнице.
— Хорошо, — сказала Надин Фарр, — как я понимаю, этот жест отвечает на все вопросы, которые я могу задать: велики ли шансы, что я окажусь перед судом присяжных?
