не прибегая ко лжи и уловкам, навсегда разбила оковы. И тогда она повернулась и на еще не твердых ногах, с лицом, еще не высохшим от слез, направилась к дому, который наконец стал ее домом.
Дик проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Потом, наклонившись вперед, уперся лбом в каменный парапет. Курс лечения был завершен. Доктор Дайвер обрел свободу.
Х
Той ночью, около двух, Николь разбудил телефонный звонок, и она услышала, как Дик ответил на него из соседней комнаты, где спал на диване, который они называли между собой «бессонным ложем»:
– Oui, oui… mais а qui est-ce-que je parle?.. Oui…[91] – Похоже, от изумления сон мгновенно слетел с него. – А не мог бы я поговорить с одной из этих дам, господин офицер? Они обе – весьма высокопоставленные особы с большими связями, это может породить самые серьезные политические осложнения… Да-да, уж вы мне поверьте… Ну что ж, воля ваша.
Ухватив ситуацию по ходу разговора, он уже встал, внутренне уверенный, что должен уладить инцидент, – его былое сокрушительное обаяние, неодолимая способность привораживать к себе людей встрепенулись в нем, взывая: «Используй нас!» И он был готов мчаться распутывать недоразумение, до которого ему не было никакого дела, только потому, что быть обожаемым вошло у него в привычку, вероятно, с тех самых пор, когда он осознал себя последней надеждой угасающего клана. Почти в такой же ситуации когда-то в клинике Домлера на Цюрихском озере, почувствовав свою силу, он сделал выбор – выбрал Офелию, сладкий яд, который испил до конца. Отчаянно желая быть смелым и добрым, он, быть может, еще больше жаждал быть любимым. И стал им. И так будет всегда, решил он, кладя трубку на старомодный телефонный аппарат, отозвавшийся тихим звяканьем.
После долгого молчания Николь крикнула:
– Что случилось? Кто звонил?
Дик, начавший одеваться, едва повесив трубку, ответил:
– Звонили из полицейского участка в Антибе. Там у них Мэри Норт и эта Сибли-Бирс. У них какие-то серьезные неприятности, офицер толком ничего не объяснил, только твердил: «Pas de mortes, pas d’automobiles»[92]. Но по его тону можно было понять, что все другое возможно.
– Но с какой стати они позвонили именно тебе? По-моему, это очень странно.
– Чтобы не пострадала репутация, им нужно, чтобы их выпустили на поруки, а поручителем может быть только лицо, владеющее собственностью в Маритимских Альпах.
– Какая наглость!
– Да чего уж там, съезжу. Но на всякий случай прихвачу с собой Госса…
После его отъезда Николь долго не могла заснуть, размышляя, что такого могли натворить эти дамы; потом сон все же сморил ее. Но когда в начале четвертого Дик вернулся, она вскинулась, как ужаленная, и, сев на постели, спросила:
– Ну что? – словно обращалась к кому-то, ей приснившемуся.
– Невероятная история, – ответил Дик.
Присев в изножье кровати, он стал рассказывать, как поднял с постели старика Госса, спавшего беспробудным эльзасским сном, велел выгрести все, что было в кассе, и повез в карабинерский участок.
– Не желаю я помогать этой англичанке, – ворчал Госс по дороге.
Мэри Норт и леди Кэролайн, в костюмах французских матросов, томились в ожидании на скамье перед дверьми, которые вели в две грязные камеры. У леди Бирс был оскорбленный вид истинной британки, не сомневающейся, что весь базирующийся в Средиземном море британский флот должен немедленно броситься ей на выручку. Мэри Мингетти, напротив, пребывала в состоянии паники и полной подавленности. При появлении Дика она буквально упала ему на живот, словно это был долгожданный источник спасения, и стала умолять его что-нибудь сделать. Тем временем полицейский начальник объяснял суть дела Госсу, который каждое слово воспринимал с отвращением, разрываясь между необходимостью отдать должное повествовательному дару офицера и желанием продемонстрировать, что его, бывалого служаку, ничем не удивишь.
– Это была просто шутка, – свысока пояснила леди Кэролайн. – Мы притворились матросами в увольнении, подцепили двух дурех и повели в меблированные комнаты. А они подняли шум и устроили гнусную сцену.
Дик серьезно кивал, уставившись в каменный пол, словно священник, выслушивающий исповедь, между тем как его разбирал смех и хотелось приказать всыпать каждой по пятьдесят горячих и недельки на две посадить на хлеб и воду. Отсутствие в лице леди Кэролайн какого бы то ни было осознания вины – кроме вины трусливых прованских девчонок и тупых полицейских – сбивало с толку. Впрочем, он давно уже пришел к заключению, что англичане, представляющие определенные слои общества, привыкли питаться концентрированным экстрактом антисоциальности в таких количествах, что по сравнению с ними ньюйоркцы с их аппетитами выглядят малыми детьми, объевшимися мороженым.
– Я должна выбраться отсюда прежде, чем Оссейн что-нибудь узнает, – умоляла Мэри. – Дик, прошу вас, вытащите меня, вы всегда умели улаживать любые неприятности. Скажите им, что мы немедленно уедем отсюда, скажите, что мы заплатим любые деньги.
– Ничего я платить не буду, – надменно заявила леди Кэролайн. – Ни шиллинга. Но мне будет чрезвычайно интересно узнать, что скажут обо всем этом в нашем каннском консульстве.
– Нет-нет! – запротестовала Мэри. – Мы просто должны немедленно отсюда выбраться.
– Посмотрим, что мне удастся сделать, – сказал Дик и добавил: – Но деньги, конечно, потребуются.
Глядя на них как на безобидных озорниц, каковыми они уж точно не являлись, он покачал головой и пробормотал:
– Это же надо было выкинуть такой безумный фортель!
Леди Кэролайн самодовольно улыбнулась:
– Но ведь это ваша профессия – лечить безумных, доктор, не так ли? Так что вы уж нам помогите. А Госс, так тот просто обязан это сделать!
После этого Дик отвел Госса в сторонку, намереваясь выяснить, что поведал ему полицейский начальник. Оказалось, все было серьезней, чем виделось поначалу, – одна из девушек, которых подцепили дамы, принадлежала к добропорядочной семье и ее родители были в ярости или притворялись, что были, так что улаживать инцидент предстояло с ними. Другая была просто портовой девчонкой, что облегчало дело. По французским законам Мэри и леди Кэролайн грозил тюремный срок или в лучшем случае высылка из страны с публичным оглашением. Дело усугублялось еще и тем, что среди определенной части местного населения – той, что не получала доходов от присутствия иностранной колонии, – из-за неуклонного роста цен все сильнее ощущалось нетерпимое отношение к иностранцам. Изложив все эти соображения, Госс предоставил действовать Дику. Тот призвал полицейского начальника и приступил к переговорам.
– Как вам известно, французское правительство заинтересовано в притоке американских туристов – причем настолько, что нынешним летом в Париже было издано распоряжение, разрешающее арестовывать американцев только
