Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 333
Примечательно, что, несмотря на напрашивающиеся сравнения с Антихристом лидеров большевиков, Л. А. Тихомиров допустил, что Антихрист может явиться и с другой стороны: «Общая картина исторической роли Антихриста представляется, стало быть, в таком виде. Он положит конец тому социально-политическому перевороту, который совершили люди, и произведет восстановление исторической государственности, и люди, истомленные бедствиями, порожденными этим переворотом, будут радостно приветствовать произведенное Антихристом восстановление порядка и говорить: „кто подобен зверю сему“. В этом отношении Антихрист является консерватором-контрреволюционером»[2716].
Отождествление Ленина, Троцкого и иже с ними с Антихристом имело одну слабость: Антихрист, как верно заметил Бердяев, искушает людей, играя на подмене своей сущности. Не случайно в крестьянской эсхатологии его приход ассоциировался с решением самого заветного вопроса — раздачей земли. Антихрист — это Лжехристос. С этой позиции уместно переосмыслить известную поэму, о которой в своих «Апокалипсисах» в критическом плане упоминали Тихомиров, Розанов и многие другие современники: образ лидера большевиков, у которого на голове белый венчик из роз, а на спине бубновый туз, как нельзя лучше соответствует подменной природе Антихриста.
Навешивание ярлыков на политических лидеров и распределение между ними ролей в эсхатологической пьесе предполагало и решение вопроса о бывшем императоре. Неприятие власти и ее преобразований развивало у некоторых обывателей пассеистическое мышление и приводило к переоценке событий недавнего прошлого. В этом случае Ленин сравнивался если не с антихристом, то с Николаем II, и последний царь на его фоне обретал привлекательные черты. «Честь и слава Вам, Владимир Ильич! Как маг и чародей, Вы сумели заставить русский народ забыть и простить Николаю Второму все его прегрешения и властно повернули его вновь на путь Монархизма», — писал современник 26 декабря 1919 г.[2717] Однако, несмотря на отмечавшуюся демонизацию Николая II в годы Первой мировой войны в народном сознании, революция сняла его с главных ролей. В. В. Розанов, переживавший революцию как Апокалипсис, отводил Николаю ничтожную роль отрекшегося от России «царя-декадента»: «Но ведь серьезное-то, серьезнейшее из самого серьезного заключается в том, что действительно наступила таинственная и страшная эпоха… когда царю перестало быть нужно его царство… И ростом, и всем, и какою-то безвыразительностью лица… Николай II явно похож на Мережковского. И что это есть „царь-декадент“ — в этом никто не сомневается»[2718]. Если Розанов возлагал на Николая II персональную ответственность за то, что в марте 1917 г. «Русь слиняла в два дня», то в распространявшихся в это время слухах об эсхатологических пророчествах роль последнего императора представлялась заранее предначертанной. 26 февраля 1917 г., т. е. за четыре дня до отречения, князь В. Д. Жевахов рассказывал о переданном ему старцем Глинской пустыни дополнении к известному видению схиархимандрита Илиодора. В первоначальном варианте видение заканчивалось на Александре III, в варианте 1917 г. появился Николай II. В дополненном варианте С. Н. Нилус, известнейший ксенофоб и конспиролог, включил легенду в пятую редакцию своей книги:
Однажды поздно вечером, — сказывал своим ученикам великий старец, — я сидел в своей келии один. Читая послания св. апостола Павла, я остановился на второй главе Второго послания к Солунянам, на стихах 2–10 и т. д., где говорится о явлении миру человека греха и сына погибели — антихриста. На этих страшных известиях св. апостола я остановился и погрузился в размышление, рассуждая о том, каково же будет действие Сатаны… В эту минуту я почувствовал, что кто-то сзади меня положил мне свою руку на правое плечо и сказал: «Ты сам увидишь отчасти». Почувствовав прикосновение и услышав голос, я осмотрелся вокруг себя, но никого не оказалось, и дверь кельи внутри была заперта на крючок… Наконец, положившись на волю Божию, я совершил свое вечернее правило и, помолившись Богу, прилег отдохнуть и, забывшись тонким сном, я увидел такое видение. Ночь. Я стою на каком-то возвышении. Вокруг меня много громадных построек, какие бывают в больших городах. Надо мною небесный свод, весь усеянный ярко горящими звездами, как бывает в чистую безлунную ночь. И вижу: восходит от востока некий звездный круг громадного размера, составленный из ярких звезд различной величины. В середине круга написано большими буквами имя: Александр. Взошел этот круг с востока из‐за горизонта, прошел величественно и медленно по небесному своду и скрылся на западе. Смотря на красоту и движение круга, я размышлял в себе, говоря: какая великая и славная Православная вера! Православный Царь — вот и имя его так славно и величественно на небесах!..
После видения имени Александра I поочередно восходили звездные круги с именами последующих правивших царей. Имя Александра II было написано кровавыми звездами. Последним появилось видение имени Николая II: «И когда я вновь обратил свой взгляд на восток, то увидел на нем слабо и бледно очерченное имя: Николай, но уже без звездного ореола. Имя продвигалось как бы скачками и вошло в темное облако, откуда были видны в беспорядке отдельные его буквы… За сим наступила тьма, и все стало разрушаться подобно карточным домикам, как бы при кончине мира. Ужас объял меня, несмотря на то, что я стоял на возвышении, не связанном с разрушающимся миром»[2719].
Хотя после отречения 2 марта 1917 г. личность Николая II перестала быть актуальным раздражителем для современников и публика утратила былой интерес к нему, тем не менее Февральская революция сопровождалась сценками народных расправ над самодержавием: обыватели срывали двуглавых орлов, бросали их на землю, топтали, а затем сжигали в разведенных тут же кострах. Накопившаяся ненависть к императору сплачивала революционную толпу, состоявшую из совершенно разных по социальному статусу людей, а потому сжигание символов императорской власти, как и сжигание царских портретов крестьянами в предшествующие годы, воспринималось в качестве символической казни Николая. Особенно чутко на эмоциональную атмосферу реагировали дети. Они плясали вокруг костров, помогали разламывать деревянных орлов и, подбрасывая куски в огонь, приговаривали: «Вот тебе, Николашка! Вот тебе!»[2720]
Впрочем, общественная психологическая атмосфера характеризовалась эмоциональной амбивалентностью, которую можно обнаружить в массовом сознании разных групп, включая духовенство: ненависть к царю, от которого официально отрекся Синод, соседствовала с попытками отдельных священников объявить Николая II Иисусом[2721].
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 333
